Терпимость, вмст съ уваженіемъ къ религіи, явилась на мсто ханжества, неврія и таинственной мечтательности. Въ философіи идеализмъ и матеріялизмъ помирились системою тожества. Общество высшимъ закономъ своимъ признало изящество образованной простоты, равно удаленной отъ той простоты грубой, которая происходитъ отъ разногласнаго смшенія состояній, и отъ той изысканности неестественной, которая царствовала при двор Людовика ХІV-го, и отъ того великолпія необразованнаго, которое окружало Наполеона въ его величіи. Въ поэзіи подражаніе видимой дйствительности и мечтательность замнились направленіемъ историческимъ, гд свободная мечта проникнута неизмняемою дйствительностью, и красота однозначительна съ правдою. И эта поэзія историческая почти не заимствовала предметовъ своихъ ни изъ древней исторіи, ни изъ новой; содержаніемъ ея почти исключительно была исторія средняя, то-есть то время, изъ котораго развился недавно прошедшій порядокъ вещей, находившійся въ борьб съ новыми стремленіями. Историческіе разыскатели также ограничивались преимущественно эпохою среднихъ вковъ, исключая нкоторыхъ Нмецкихъ филологовъ, далеко не составляющихъ большинства. Даже мода искала
Но долго ли продолжалось это направленіе?
Оно продолжается еще и теперь, но уже значительно измненное. Докажемъ это состояніемъ литературы.
Въ литератур результатомъ сего направленія было стремленіе: согласовать воображеніе съ дйствительностью, правильность формъ съ свободою содержанія, округленность искусственности съ глубиною естественности, однимъ словомъ, то, что напрасно называютъ
Тому десять лтъ, Гете и Валтеръ Скоттъ были единственными образцами для всхъ подражаній, были идеалами тхъ качествъ, которыхъ Европейская публика требовала отъ своихъ писателей.
Но теперь большинство публики ищетъ уже другаго. Это замтно не только изъ того, что подражанія прежнимъ образцамъ значительно уменьшились; но еще больше изъ того, что теперь въ литератур властвуютъ такого рода писатели и сочиненія такихъ родовъ, которыми наслажденіе несовмстно съ предпочтеніемъ Гете и Валтера Скотта. Неестественная изысканность подл безвкусной обыкновенности въ мысляхъ; натянутость и вмст низость слога, и вообще уродливость талантовъ, господствующихъ въ самыхъ просвщенныхъ словесностяхъ, доказываютъ ясно, что вкусъ нашего времени требуетъ чего-то новаго, чего недостаетъ прежнимъ писателямъ и для чего еще не явилось истиннаго поэта.
Правда, этими уродливыми талантами восхищается полуобразованная толпа, составляющая матеріяльное большинство публики, между тмъ какъ люди со вкусомъ просвщеннымъ смотрятъ на нихъ съ однимъ участіемъ сожалнія. Однако ненадобно забывать, что эта полуобразованная толпа та самая, которая нкогда восхищалась Шекспиромъ и Попомъ, Расиномъ и Вольтеромъ, Шиллеромъ и Лессингомъ, и еще недавно Байрономъ, Валтеромъ Скоттомъ и Гете. Дло только въ томъ, что для нея красота есть достоинство второстепенное даже и въ поэзіи, и что первое, чего она требуетъ, это —
Доказывать сего положенія, кажется, не нужно: его подтверждаютъ тысячи поэтовъ безталантныхъ, которые имли короткій успхъ только потому, что выражали образъ мыслей или чувство, господствовавшіе въ ихъ время.
И такъ, чтобы опредлить эту соотвтственность между требованіями текущей минуты и настоящимъ состояніемъ поэзіи, надобно найти
По моему мннію, въ самыхъ изысканностяхъ и неестественностяхъ, въ отвратительныхъ картинахъ, перемшанныхъ съ лирическими выходками, въ несообразности тона съ предметомъ, однимъ словомъ, во всемъ, что называютъ
1-е. Больше восторженности, чмъ чувствительности.
2-е. Жажда сильныхъ потрясеній, безъ уваженія къ ихъ стройности.
3-е. Воображеніе, наполненное одною дйствительностію во всей нагот ея.