Полонянин

– Чего ржешь-то? – еще один голос. Знакомый как будто, а не помню чей. Подняться пытаюсь. Разглядеть хочу, кто там, а не могу. Сил нет.

– Ты его сейчас не тормоши, -это опять Григорий. – С испугу это.

А меня смех раздирает. До икоты. До коликов. Смеюсь и остановиться не могу.

– Бу-бу-буланый как? наконец смог я из себя выдавить.

– Цел твой Буланый, – словно маленького, погладил меня Григорий по волосам. – Никифор его огнем отбил. Напуган только конь не меньше твоего.

– Н-н-не испуг это, – я ему. – Эт-т-то я от радости. А сам-то Никифор?

– Плохи с ним дела, – тяжело вздохнул Григорий. – Порвали его сильно.

– Жив он? – И не до смеха мне сразу стало.

– Живой, – снова тот же смутно знакомый голос. – Только если ты разлеживаться станешь, долго ему не протянуть.

– Кто это? – взглянул я на христианина.

– Или не признал?

– Я это. – Заскрипел снег, и в неверном свете разворошенного костра увидел я, как кто-то склонился надо мной.

– Баян?!

– Угу, – кивнул подгудошник. – А ты, небось, думал, что это сам Сварог с тобой разговоры ведет?

– Если бы не Баян, – сказал Григорий, – догрызали бы нас уже серые.

Поднялся он кое-как. Зашатало его, но на ногах устоять сумел.

– Пойду, – говорит, – за Никифором пригляжу. В беспамятстве он. Так и лег возле твоего коня.

И поковылял к послуху. Я ему вслед посмотрел: под березой костер догорает, рядом коник мой стоит, с ноги на ногу переминается, а подле коника на земле что-то темнеется. Сразу и не поймешь, то ли человек, то ли груда листвы опавшей в кучу сбилась. Досталось жердяю. Лежит, не шевелится, только постанывает тихо.

– Давай, – протянул мне руку подгудошник, – и ты вставай полегонечку.

Ухватился я за руку протянутую, приподнялся было, но лишь сесть смог. Ноги не держат. Дух бы перевести.

– Посижу немного, – вздохнул я, – в чувства прийти мне надобно.

– Как знаешь, – понимающе кивнул он.

– Откуда ты? – спросил я Баяна.

– С небушка свалился, – улыбнулся подгудошник.

– А если без шуток?

– Я все это время недалече был, – подгудошник волка убитого уцепил, отволок в сторонку. – Здоров серый, – достал он нож и хвост ему отчекрыжил.

Только клинок по позвонкам скрежетнул, да кровушка на землю брызнула.

– Лихо ты его, – удивленно он на меня взглянул.

– Со страху это великого, – ответил я. – А может, просто жить очень хотелось…

Баян, словно опахалом, хвостом волчьим обмахнулся.

– От всех страстей, от всех напастей оборони мя, лесной хозяин, – проговорил и мне обрубок кинул. – Держи, Добрый. Оберег тебе от жити и нежити лесной.

Поймал я хвост, а сам смотрю: у меня из рукава красный ручеек бежит. Прихватил меня волчара.

– Так все же, – поморщился я от пришедшей внезапно боли и на подгудошника взглянул, – с какого перепугу ты здесь очутился?

Откинул зло хвост волчий в сторону, полыхнуло в руке калечной, стоном наружу вырвалось. Стерпеть не сумел, но и не слишком погорился. Пусть болит, сам-то живой ведь, хоть и потрепанный.

– А ты не рад мне? – вопросом на вопрос ответил подгудошник.

– Рад, – признался я.

– Мужики, – Григорий нас позвал, – худо Никифору. Господь вот-вот его к себе заберет.

– К людям его надобно, – ответил Баян. – Здесь недалече весь. Там знахарка сильная живет. Коли Иисус твой дозволит, так жердяя на ноги поднимет. Или снова скажешь, что все в руках Божьих?

– Не скажу, – отозвался христианин. – Выручать парня надобно.

– Ну вот, – Баян ладонь о ладонь ударил. – Совсем другое дело. А то развели тут…

– Подсоби, – Григорий попробовал поднять жердяя, но не смог. – У меня сил не хватит его на коня взвалить.

– Ты хвостом не расшвыривайся, – тихонько мне калика сказал. – К поясу привесь и носи с гордостью. Не всякий голыми руками хозяина лесного задавить сможет. Я бы не смог, – повернулся он и пошел христианину помогать.

Подивился я тому, как Доля с Недолей на этот раз нитки свои свили. Кажется, что недавно совсем калика христианина хотел жизни лишить, а теперь вон, на выручку пришел. Вместе Никифора на коня подсаживают, и не скажешь даже, что враги…

Понимал я, что неспроста калика вдруг на поляне оказался. Ох, неспроста. И не сознался сразу, почему он вдруг нам на выручку пришел. Не прост Баян, хоть простым и казаться старается. Только все тайное рано или поздно явным становится. Как там бабуля приговаривала? Что было, видели, а что будет – посмотрим…

Застонал Никифор. Растормошили-таки они жердяя. Веки послух приподнял, взглядом на подгудошника наткнулся. Глаза в страхе вытаращил.

– Волкулак!!! – громогласно проревел и снова в беспамятство впал.

– Надо знахарке сказать, чтоб она из него еще и страх вылила, – сказал Баян спокойно.

– Прости, Господи, – перекрестился Григорий.

– Простит, – рассмеялся подгудошник, – куда он денется? Он у вас всех прощает. Точно все вокруг виноватые.

Промолчал христианин.

А я хвост подобрал, за кушак заткнул, на ноги поднялся. Вздохнул глубоко. Головой помотал, чтобы слабость с себя стряхнуть.

– Слава тебе, Даждьбоже, за то, что от смерти меня уберег, – сказал тихо и на небо взглянул.