Полоса отчуждения

— Они засиделись в редакции, радикулиты у печки прогревают, материалы добывают по телефону — это от сугубой лени и творческого бессилия. Настоящего журналиста ноги кормят! Надо шагать и шагать, все увидеть, все потрогать. Понимаешь?

Западня хлопнула, Володя притопнул по ней. «Вишь ты, сколько в нем энергии! — насмешливо подумал я. — Можно и грибами не кормить». Но он будто забыл о них.

— О чем призадумался, добрый молодец? Грибы смотрят на тебя, ждут.

Володя отозвался не сразу:

— Знаешь, мне не приходило в голову, что слово «западня» имеет такой емкий смысл.

Он сел за стол, оглядываясь на коварное место в полу.

— Мало того, что перекрывает выход, может еще и по кумполу шарахнуть сверху вниз. Ты понял? И будешь сидеть в подземелье ошеломленный — это и называется «попасть в западню».

— Ты ешь, ешь, — потчевал я. — Тебе ведь это пока не угрожает? Или ты считаешь, что газета — как раз такое место?

— Трудность в том, старик, что в редакции нужен человек в сельхозотдел, а я в сельском хозяйстве ни фига не смыслю: надой от удоя не отличаю, сеялку от веялки. А другой свободной должности нет.

— Не хочешь ли нянечкой в роддом? Там есть вакантное место, Таня говорила.

— Старик, у меня неистребимое влечение к печатному слову. К тому же газета не отдаст меня. Она уже поняла, с кем имеет дело: такие ценные работники, как я, — наперечет. Может, по всей России наберется десяток — я имею в виду районщиков, — но не более десятка. Ты понял? Я редактора ошеломляю и обескураживаю. Вот, к примеру, они дали мне задание добыть с какой-нибудь фермы репортаж, не указывая конкретно, с какой именно, — и это все! Я же усложнил задачу, избрав шурановский коровник, самый дальний в районе, где еще не ступала нога газетного корреспондента. Край непуганых председателей и блаженных старушек!

— Тебе главное измучиться, верно? — поддразнивал я.

Опухлость на его щеке принимала багровый цвет и четкие очертания Южноамериканского континента: Аргентина и Чили своими южными провинциями спускались к мочке уха.

— Старик, ты меня не любишь и даже, как я подозреваю, не уважаешь. А напрасно: я неплохой человек. Меня любят, между прочим, сразу две особы прекрасного пола — одной двадцать пять лет, другой семь месяцев. А кто еще может похвастать, что его любят сразу две женщины? То-то!

Он сказал, что подыскал в городе частную квартиру, и уже послал телеграмму жене, чтоб приезжала, а то-де они там очень по нем соскучились.

— Они тебя не узнают, когда приедут, — намекнул я на его прихваченную морозом щеку.

— Это да, — согласился он, о чем-то размышляя. — Такое опасение есть. Но ведь в жизни не это главное! Есть кое-что поважнее, не так ли!

— А что, к примеру?

— А вот хотя бы написать хорошую книгу. Сегодня в Шуранове я с такими бабками разговаривал! И так обидно: если я о них не напишу, то кто? Черти вы ленивые… сидите тут, в тепле и благополучии, супы гороховые варите… а литературой вместо вас дядя будет заниматься?

«Не пойти ли к тете Марусе, — размышлял я между тем, — да не принести ли от нее яиц? Голодный гость — позор для хозяина».

Яичница-глазунья — это было бы неплохо, я и сам охотно отведал бы, но десяток яиц стоил полтора рубля…

11

— Старик, что я вижу! — вскричал кое-как накормленный «сват». — Ты еще лучше, чем я предполагал: читаешь императора Марка Аврелия…

Я, смущаясь, наслаждался: да, мол, вот выписал по межбиблиотечной почте, и не откуда-нибудь, а из самой столицы, из Ленинской библиотеки, поскольку в нашей областной Аврелия нет. Мой друг не выразил недоумения, как сделал бы кто-нибудь из людей обыкновенных, — на черта, мол, тебе эта древность! — а напротив, устремил на меня взгляд заинтересованный, уважительный и довольно азартно предложил:

— Припоминаю, что я с ним уже встречался, потому могу тебе процитировать по памяти кое-что из его высказываний. Хочешь?

Это что же, он меня опередил? Он уже читал Аврелия? Выходит, и он лучше, чем я предполагал!

— Ну-ка.

— Ну вот хотя бы… «Искусство жизни более напоминает искусство борьбы, нежели танцев. Оно требует готовности и стойкости в отношении к внезапному и непредвиденному».

А я ему тоже по памяти:

— «Не довольствуйся поверхностным взглядом. От тебя не должно ускользать ни своеобразие каждой вещи, ни ее достоинства».

Володя Шубин в свою очередь:

— «Совершенство характера выражается в том, чтобы каждый день проводить как последний в жизни, быть чуждым суетливости, бездеятельности, лицемерия».

— «Не все же разглагольствовать о том, каков должен быть хороший человек, пора и стать им», — заключил я наше состязание, и мы принялись за дело, взаимно довольные друг другом.