Полоса отчуждения

Она была стремительна в движениях, и он всегда с некоторым удивлением отмечал ту быстроту, с которой она отзывалась на все: вдруг хрустнет ветка в лесу или скользнет вниз еловая шишка, шелестя по хвое, обламывая тонкие сучочки, и глухо стукнет по земле. И женщина, его подруга, мгновенно повернет голову, насторожится или заинтересуется почти одновременно с непривычным, неожиданным звуком, обернется готовая к движению, к действию всем своим крупным и ловким телом, смотрит в ту сторону, откуда послышался этот звук, зоркими глазами рыси.

Он часто замечал: что бы ни происходило неожиданное, даже такое, что угрожало ее жизни — ринется ли вепрь на нее, послышится ли рядом медвежий рык, — она никогда в испуге не отпрядывала назад или в сторону, всегда первое движение ее было навстречу опасности, движение короткое, злое, движение хищника. Но при всем этом она была мягка в повадках, застенчива и своеобразно робка — это и было то, за что он ее любил.

Он всегда любовался, как она входила в воду, если они вдвоем купались. Даже где-нибудь в незнакомом месте она не станет пробовать воду босою ногою, а ринется вдруг разом, разрывая кусты, распахивая воду, и поплывет, сильно взмахивая руками, оглядываясь на него смеющимся щекастым лицом, отбрасывая движением головы космы волос, падающие ей на лицо…»

25

Речка Панковка расцвела: берега покрылись травкой нежной, будто цыплячий пух; вербочки да брединки, склонявшиеся к воде, тоже опушились, а вода уже отстоялась после половодья, и на песчаных отмелях можно было рассмотреть, как выскакивают молодые рыбешки погреться на солнышке. Я на ночь воровато забрасывал под куст кое-как сделанный перемет длиной метра три и утром неизменно вытаскивал ровно столько окуньков, сколько крючков, — десяток; если их в луковый суп с крупкой — и навар, и аромат.

Весь наш городок в эту пору расцветал. Какие ветлы да тополя тут и там! Какие роскошные заросли крапивы да лопухов на свалках да пустырях!.. Даже изгороди, казалось, цвели! А сколько птичьего свиста, щебета в огородах! Сколько пчел, и шмелей, и комаров там пело! И собаки брехали вполне благодушно… Вот только грязь была непролазная на улицах; всякий дождик множил не успевавшие подсыхать лужи, которые временами объединялись в озера.

В один из ясных майских дней к дому, в котором мы жили, подъехал на телеге мрачного вида старик. Лошадка у него запряжена была смирная, понурая, и сзади телеги привязана такая же смирная и печальная корова. Остановившись, старик стал распрягать лошадь. Вышла тетя Маруся, они о чем-то переговорили, он имел при этом все тот же мрачный вид, и стали снимать с телеги какие-то узлы. Корову, укоризненно на нас с Таней посматривавшую, провели к сараю, туда же последовала и лошадка.

— Хозяин явился, — сказала нам тетя Маруся; она была смущена.

Туман рассеяли соседи: Маруся-Матроска, оказывается, вышла замуж. Да, за этого старика из деревни, который с осени сватался к ней.

С этого дня быт наш в тети Марусином доме изменился: по утрам корову выгоняли в стадо; откуда-то появилась кудлатая собака и стала сторожить наш дом; в сарае закудахтали куры, и просыпались мы теперь под петушиное пенье. Если раньше хозяйка удалялась на весь день и нас никто не беспокоил, то теперь старик ходил вокруг дома, стучал топором, лазил в подпол и на чердак, выводил из сарая лошадь, запрягал в телегу, куда-то уезжал, потом возвращался, разгружал бросовые вещи: дровишки, ветошь, закоптелые кирпичи…

На нас, квартирантов, он поглядывал неприветливо, иногда что-то бурчал. После очередного трубного бурчания тетя Маруся сказала нам, что-де вот выделила она квартирантам участок огорода, а хозяин возражает, так что извините, мол…

Таня расстроилась: хотелось ей покопаться в земле. Но еще больше нас огорчило то, что новый хозяин собирался взяться за ремонт дома, то есть подводить фундамент, менять оконные колоды… и как бы не пришлось квартирантам искать себе другое жилье.

Но главная наша забота — Женечка… Таня уже вышла, на работу, и Женечку просто не на кого было оставлять. Кое-как уговорили соседскую старушку, временно она согласилась. Я же, как только наступила весна, поставил себе целью побывать в каждом сельском клубе, в каждой библиотеке, а передвигаться приходилось в основном пешком. Я уходил рано утром и возвращался уже вечером.

Что я мог сделать? Какую практическую помощь оказать учреждениям культуры? Являлся в какое-нибудь село, разыскивал работников культуры, выслушивал их жалобы: помещения не ремонтируются, зимой не отапливаются, фильмы привозят не регулярно, книги поступают скудно. Да и кому смотреть фильмы в деревне, кому читать книги! С кем работать библиотекарям да заведующим клубами? Молодежи нет, старушки охотнее шли в церковь. О каких тут читательских конференциях или концертах художественной самодеятельности могла идти речь!

В сельсоветах и правлениях колхозов я беседовал с руководящими товарищами, заходил на фермы к дояркам и в мастерские к механизаторам… Вот так от деревни к деревне.

26