Полоса отчуждения

Она улыбалась улыбкой умудренного жизнью человека, который смотрит на неразумного, заблуждающегося.

— Он мог и без машины обойтись!

— Ему на дачу надо ездить. Не пешком же…

— Что это он надумал за счет твоих жалких трешниц… Вот я ему скажу.

— Я тебе скажу! — мать остановила его своим ястребиным взглядом. — Не твое небось дело, ну и нечего.

— У меня терпенья не хватает, — признался Леонид Васильевич жене. — Ну как ей втолковать!

— Анастасия Сергеевна, — мягко заговорила Нина, — мы теперь будем привозить вам все необходимое из Москвы: и продукты, и вещи, вот только молоко вам придется здесь покупать. Леня хочет, чтоб вы не жалели для себя ничего, он и сердится от хороших побуждений.

— Чего тут сердиться, — свекровь самолюбиво насупилась. — И мать-то ему зла не желает. Мать-то для вас старается-старается…

— Мам, ну не о том же речь, — страдая, перебил ее Леонид Васильевич. — Я протестую против твоей бессмысленной экономии, вот и все.

— Да много ли мне и надо! — вздохнула она, тем самым как бы оставаясь на своих позициях и соблюдая дистанцию: мол, можете делать что хотите, это ваша забота, а у меня свое. — Много ли мне и надо-то… все у меня есть.

— Ладно, оставим это, — сказал Леонид Васильевич, поднимаясь.

…После обеда сажали картошку.

Ну, если раньше это была страда, то теперь все оказалось несравненно легче: ведь по крайней мере половина огорода стала садом, а оставшаяся половина в предыдущие годы постепенно и незаметно сужалась, как шагреневая кожа. Что там ни говори, а матери одной было не по силам вскапывать такую большую площадь, потому что незаметно для себя запускала огород…

Но это теперь, а раньше-то все, что занято ныне яблонями да вишнями и что не занято, вскапывала одна, причем в самом ударном темпе. Когда сын, томимый тоской по Тае, уехал отсюда на Урал, он там получал от матери письма с обязательным сообщением о том, что она «ухайдакалась — уж который день лежу пластом»: такие письма приходили в мае, когда она сажала картошку, и в сентябре, когда картошку выкапывала. Никакие его увещевания по-прежнему на нее не действовали.

Так продолжалось до тех пор, пока кто-то — небось Борис Пикулев! — подсказал ей, что гораздо выгоднее разводить клубнику, чеснок, редиску…

Ныне, увидев, с каким азартом она взялась копать рядом с ними, Леонид Васильевич опять почувствовал внутренний протест. Он не вытерпел, выговорил матери за давешнее:

— Что же ты меня срамишь на всю улицу: на крышу сарая полезла…

— Дак тут какой срам! — сказала она.

— Женское ли это дело! — он прибавил в голосе.

— А я уж привыкла, родимой сыночек. Без мужа живу.

— Но ведь вот я приехал, а ты опять на крышу. Что соседи скажут?

— И тебе работы хватит, и мне.

— Но я же прошу: не вмешивайся, сам со всем справлюсь! Кстати, иди-ка ты посиди. Без тебя вскопаем.

— Чай, и я с вами.

— Мам, иди на лавочку.

— А я потихоньку, полегоньку.

— То она с топором, то с заступом… Твое дело вон… блинов бы напекла, что ли! Зачем я газовую плиту поставил?!

— Да чегой-то ты! — вскипела она, сдвинув брови, и глаза ее потемнели, а взгляд стал твердым. — Чего ты мать-ту отчекиваешь! С утра, знать, не с той ноги встали оба. И то им не так, и это не этак!

Соседи Пикулевы оглянулись на них: Борис стругал рубанком доску, Таня сажала что-то на грядке.

— Лень, будет тебе, — тихо сказала Нина. — Давай помолчим.

— Что я, не вижу, что ли? Утром встали оба надувшись, с матерью разговаривать не хотят.

— Ну, пошло-поехало… — сказал он чуть ли не с отчаянием.

— А вот ты грамотный человек, — говорит мне дед Андрей, — скажи: значит, прилетела к нам эта комета… как ее?

— Галлея?

— Во-во! Она и раньше бывала — и всегда приносила беды. То есть не сама, а как-то сразу вслед за нею начинались на земле всяческие смуты, война, неурожай, а значит, и голод, болезни, неустройство всякое.

Мы опять сидим на скамье у него под окнами.

— Конечно, это суеверье, я все понимаю, но, может, и в нем есть это самое… рациональное зерно, а?

— Какое, Андрей Семеныч?

— Не могла ли она как-то повлиять на умы человеческие… наступало как бы затемнение мозгов. Может, у нее излучение особое и действует на разум людей? Отсюда и всяческие катаклизмы начинались у нас на Земле. А?

Можно, конечно, сразу отвергнуть: нет, мол, что вы! как могли такое подумать! Можно даже резче сказать: глупо, мол! Но мне хочется послушать соседа. Знаете, он мыслящий человек, а это всегда приятно. Бывший солдат Смышляев не просто так поглощает информацию, а старается сопоставить, сравнить и сделать вывод — такая мыслительная работа не каждому под силу. Наверно, к этому его толкает нынешняя профессия — садовод-цветовод.

— Ведь ты посмотрел, комета прилетела перед татарским игом, перед нашествием Наполеона, перед первой мировой…

Тут к нам Иван Адамыч подошел, усиленно двигал бровями, вникая в разговор.

— И вот теперь какое несчастье на нас пало вслед за кометой, — продолжал дед Андреи, неторопливо попыхивая сигаретным дымком. — Сегодня по телевизору-то слушал? Что там новенького сказано про это?