Полоса отчуждения

— Новенький-то как испугался тебя, Макар! Смотри, смотри: побледнел! И губы трясутся. Во какую ты на него прыть нагнал!

Пузанок грозно поглядывал на меня и молодцевато расхаживал по палате.

— Я ему еще поддам, — окончательно решил он. — Вот только поем, после обеда у меня силы больше.

— Да у тебя и так много! Он тебя в два раза старше, а ты его в два раза сильнее. Верно, Макар?

— У меня одна левая как две, — подтвердил пузанок. — А еще и этой могу. В поддых.

— Правильно. Ты, Макарка, должен воспитывать в себе смелость — героем будешь.

Последнее одобрение оказалось наиболее веским, а высказал его неподвижно лежавший, весь закованный в гипс мальчик, с серьезным лицом уже взрослого человека. Он смотрел на меня враждебно, так что я не вынес его взгляда.

Вот теперь я заметил и грязноватые трещины в штукатурке, и вату, торчащую из старого, в подозрительных разводах тюфяка, угол которого высовывался из-под подушки, и густой воздух палаты, пропитанный резкими или душными запахами, и услышал неясные стоны и бормотанье за стеной…

— А чего откладывать на после обеда! — не унимался одноногий. — Добавь ему сейчас! Ведь ты не боишься?

Макарка остановился и оглянулся на меня, по-видимому размышляя: а в самом деле, может, не откладывать?

Тут очень кстати красавица медсестра заглянула к нам в палату, озабоченно ища кого-то.

— Виктория Николавна! — завопил Макарка. — Скоро обедать?!

— Скоро, скоро… Потерпите.

— А сколько еще ждать?

— Минут десять.

Мне так хотелось, чтоб медсестра задержалась! Но она исчезла, не заметив, что я попал в затруднительное положение.

— Я слышал, что уже пробило в зале, — сказал темноволосый паренек со скрюченной ногой и потому тоже передвигавшийся на костылях. — Как раз когда Макарка дал этому в нос. Он ему в нос, а в зале — бом!

Это всем показалось смешным, калеки смеялись дружно и тем обиднее для меня.

— Во, Макар! Ты ему в полдень и в полночь по двенадцать раз должен давать!

— А он только до десяти считать умеет.

— Макар, надо тебе учиться, а то арифметики не знаешь. Теперь ты понял, как она тебе нужна?

— Хо-хо… Ха-ха…

— Ромка, глянь на часы, — распорядился тот, что лежал неподвижно и лишь посматривал на всех строго и серьезно.

Голос его тотчас был услышан, и безрукий Ромка отправился исполнять приказание.

Кстати, как звали лежавшего в гипсе? Володя? Нет, не Володя. И не Валя. Пожалуй, Веня. А впрочем, нет, как-то иначе. Витя! Пусть будет Витя. Все равно я не вспомню точно его имени. Лет ему небось было не менее шестнадцати, а под одеялом угадывалось тело карлика — это немало озадачило меня в первый же день, и пронзительная жалость отозвалась во мне болью. А тут еще безрукие, безногие…

Куда я попал? Что меня здесь ожидает? Как долго мне придется здесь быть и скоро ли я вырвусь отсюда? Откуда все эти калеки?

Кажется, только теперь я почувствовал всю глубину случившегося со мной несчастья, и душа моя сжалась.

Ромка вернулся и объявил:

— На кухне уже наливают первое! Сейчас привезут.

Помнится, принесли куриную лапшу — пахла она заманчиво, да и проголодался я в тот день: с дядей Осипом на вокзале купили мы по мороженому и поели с булкой — с белой, неслыханно вкусной московской булкой! Но и все. Я подвинулся к своей тумбочке… Белая фарфоровая тарелка, металлическая ложка смущали меня: ни тем, ни другим мне пользоваться не приходилось. У нас дома ложки деревянные, а вместо тарелок глиняные плошки — все надежно, удобно. А тут ложка горяча и так лязгает по тарелке, того и гляди разобьешь.

Пока я примерялся, ко мне прискакал на одном костыле тот, что больше других науськивал на меня Макара:

— У тебя что? Ага, крылышко!

Не успел я ответить — он подцепил на свою вилку лакомый кусок из моей тарелки и ускакал, бросив небрежно:

— А у меня голова. Можешь забрать, я не жадный. У нее один глаз еще моргает.

Я проводил нахала взглядом, но ничего не сказал.

Звали этого одноногого, помнится, Коля. Но в палате был еще один Коля — со скрюченной ногой. Чтоб различать их, костылястых, я стал одного именовать Рыжим, а другого Черным, хотя один был с темными волосами, другой со светлыми.

Потом принесли нам котлеты с картофельным пюре… Только его мне и не хватало! Дома и зимой и летом на столе картошка — жареная и вареная, в мундире и без мундира, в ватрушках вместо творога, в пирогах начинка…

Мои соседи заметили, что пюре я есть не намерен, и тотчас устремились ко мне со своими тарелками, говоря просительно, вперебой:

— Давай, я съем!

— Пополам! Пополам!

Негромкий голос Вити остановил их.

— Макар, возьми ты, — распорядился он и добавил, усмехнувшись: — Тебе силу копить надо.

Приказ не шибко-то понравился всем прочим, а мне тем более, но никто не посмел ослушаться. А на меня-то именно этот Витя и смотрел, будто испытывая и вызывая на что-то.

Взгляд его был неприязненным, если не сказать большего, только вот почему, этого я не знал.

6

После обеда пришла нянечка и рассерженно объявила какой-то «мертвый час».

— Почему мертвый? — спросил я у своего соседа Ромки.