Половодье. Книга вторая

Роман биноклем ощупывал темнеющую даль. Ясно видел тронутую вечерней дымкой кирпичную водокачку станции, а чуть в стороне — черную маковку церкви. Со стороны станции быстро приближался поезд. Грива дыма над ним казалась огненной в лучах заката.

«Надо уезжать отсюда. А то с поезда заметят, — подумал Роман. — Но куда? На проселок. Между станцией и деревушкой, конечно, есть дорога. Там скорее встретится кто-нибудь».

Разведчики пустили коней ходкой рысью. Копыта мягко зашлепали по жнивью. Роман вдруг вспомнил чей-то рассказ о том, что конокрады, воруя лошадей со двора, обматывают им копыта тряпьем. И хозяева спокойно спят, ничего не слышат… А задание нужно выполнить сегодня же ночью. Мефодьев наказывал, чтоб не задерживались. Если не встретится кто-нибудь из крутихинских на дороге, Роман вместе с Пантелеем проберется на станцию.

Спешились на опушке небольшого леска, саженях в двухстах от проселка. Закурили, настороженно вглядываясь в синие сумерки. Вдруг неподалеку застучал и выскочил на горку пароконный фургон. На мешках сидел солдат в черной форме.

— Может, знакомый? Я выйду на дорогу, попрошу прикурить и задержу без шума, — предложил Пантелей.

— Давай! — Роман взял у него винтовку.

Пантелей поспешно скрутил новую цигарку и зашагал наперерез подводе. Его беспечный вид как будто говорил: смотрите, а ведь недаром ходил Пантелей по германским тылам.

Подвода приближалась. Партизаны напряженно следили за солдатом. Вот он привстал на колени, пошарил возле себя. Наверное, нащупывал винтовку. Боится. Выходит, что и тут не совсем вольготно живется атаманцам.

— Дай-ка, дружок, прикурить, — услышали партизаны ровный голос Пантелея.

— Проваливай, а то прикурю! Век помнить будешь! — грубо ответил солдат, нахлестывая лошадей. Фургон с грохотом покатился под уклон.

Роман уже вскинул винтовку, чтобы выстрелить по лошадям и так остановить уходящего от них «языка». Гнаться за ним было бесполезно. Лошади у него свежие, а до станции рукой подать. Могли и поближе рыскать атаманские дозорные.

Аким подтолкнул Романа, кивнул на горку. Оттуда съезжала другая подвода, тоже пароконный фургон. Видно, за фуражом ездили.

На этот раз Пантелей добился своего. Подвода остановилась.

— Дядя Пантелей!

— Шурка!

— Ты откуда это? Все дезертирствуешь?

— Да вот тут с ребятами, — равнодушно сказал Пантелей. — Давай сюда!

Александр Верба метнулся глазами к леску. От опушки отделились люди. Все вооружены. Александр крикнул на коней. Но Пантелей перехватил вожжи и рванул их на себя. Кони попятились, развернув телегу поперек дороги. Тогда Александр с силой отбросил Пантелея сапогом и, спрыгнув с фургона, принялся отвязывать у левой лошади постромки.

Но бежать уже было поздно. Разведчики окружили Александра.

— Как ударил, сволочь! — поднимаясь и растирая ушибленное плечо, проговорил Пантелей.

— Забери винтовку, — приказал Роман Бандуре. — Теперь вот что, Александр, нам некогда, говори прямо, сколько народу на станции, войска.

Александр испуганно озирался.

— Грех у тебя перед нами большой. За шпионство смерть полагается, — сурово продолжал Роман. — Скажешь правду — можем помиловать и отпустить.

— Ну, говори! — нетерпеливо рванулся Аким.

— Да… Пантелей знает… Сколь при нем было, столь и теперь. Человек пятьсот. Значит, три эскадрона и егерская полурота.

— Бронепоезд есть?

— Н-не видел… Пожалейте! Не губите душу! — заскулил Александр.

— Орудия?

— Четыре трехдюймовки. На платформах в тупике. Должно, разгружать будут… Пощадите меня! Ей-богу, я не виноват! По приказу!

— Чего везешь?

— Овес. Из экономии овечек нагнали, тыщи две или поболе. Так нас за кормом посылали… Пожалей, Роман Макарович! — Александр упал на колени. — По дурости я.

— Ты правду сказал?

— Святой крест — истинную правду!

— Ладно. Пошли, ребята! — Роман повернулся, направился к леску. Но не успел он отойти и на десяток шагов, как за спиной что-то хряпнуло. Догадываясь о происшедшем, Роман не остановился и даже не оглянулся.

— Пантелей его уложил прикладом, — догнав Романа, сообщил Аким.

17

К Роману зашел проститься Касатик. Он уезжал в Покровское. Такая уж есть война, что, не спрашивая, разлучает людей. Как ни просился у Антипова, чтоб оставили в Сосновке, а ничего не вышло. В полку Касатик нужнее, там ему надо организовать пулеметную команду.

Гузырь увозил матроса на своей подводе. У деда в Покровском были дела. Гаврила обещал собрать по селу шерсть и подыскать пимокатов. Вот и ехал Гузырь проверить, все ли сделано. Он очень любил проверять. Много суетился и ершился при этом, пугал мужиков Мефодьевым, от которого имел «сурьезную» бумагу. Над угрозами деда потешались. Действительно, он выглядел смешным, когда доставал из кармана огрызок карандаша, мусолил его и принимался что-то чертить на обрезке струганой сосновой доски, который постоянно возил с собой. Все знали, что Гузырь писать не умеет.

Смешки мужиков не смущали деда. Он словно не замечал их. Разговор заканчивался неизменно:

— Ты, якорь тебя, про Ефимку Мефодьева слышал? Значится, понимай, что к чему, — и удалялся, важно вышагивая кривыми ногами.