Польша или Русь? Литва в составе Российской империи

И так, по меткому наблюдению Петра Семеновича Марека, в школах, где обучались еврейские дети, сложилась довольно парадоксальная ситуация: «Употребляя его [идиш] в школах, все притворялись, что он не существует, что преподавание ведется на немецком или русском языках»[930]. Какое же место в имперской языковой иерархии царские чиновники отводили языку идиш?

В 1860-х годах во время масштабной кириллизации разных языков на западных окраинах Российской империи не известно ни одного случая обсуждения имперскими чиновниками идеи о введении русской графики в текстах на идише, хотя в текстах на русском языке приходилось транслитерировать упоминающиеся еврейские названия (речь могла идти о книгах, журналах, газетах и так далее)[931]. Факт отсутствия предложений о кириллизации «еврейского жаргона» можно объяснить следующим образом. Во-первых, в случае с запретом на латиницу или экспериментов с введением кириллицы в восточнославянских (украинском и белорусском), а также в литовском и даже польском языках важную, но, конечно, не всегда главную роль играли аргументы этнического толка: указывалось на племенную, языковую родственность с русскими. Инакость евреев, в том числе и языка идиш, ни у кого не вызывала сомнений, хотя встречались утверждения о том, что «в Белоруссии, на Литве и Подолии, Евреи до XVII столетия не знали другого языка, кроме русского»[932]. Во-вторых, как известно, кириллица вводилась и в Волго-Камском регионе, например для крещеных татар и других народов, инакость которых тоже не могла вызывать сомнений. Но в этом случае русские буквы вводились для православных, и, как уже отмечалось, в разных дискурсах XIX века прослеживается очень тесная связь между алфавитом и религией. На обращение евреев в православие, как мы увидим ниже, никто серьезно не надеялся. В-третьих, как имперская бюрократия, так и второе поколение маскилов, имевшее ощутимое влияние на позицию администрации Северо-Западного края, на идиш смотрели как на язык, не имеющий будущего, иначе говоря, он как «жаргон» не был достойным кириллизации. Взгляд местных бюрократов на разные местные языки хорошо прослеживается тогда, когда они их сравнивают. Как выразился один из самых инициативных сторонников «русского дела», окружной инспектор Виленского учебного округа Н. Н. Новиков: «Говорю только об общественном употреблении русского языка, что в домашнюю и семейную жизнь он никогда не проникает, что нет причины желать и никакой надежды достигнуть того, чтобы народ окончательно поступился родным языком в пользу русского: жмудско-литовския наречия далеко не то, что жаргон местных евреев»[933]. Эта цитата ясно показывает: Н. Н. Новиков надеялся, что с «жаргоном» власти справятся даже легче, чем со «жмудско-литовским наречием». Если идиш можно вытеснить даже из «домашней и семейной жизни», тогда зачем тратить время и ресурсы на введение кириллицы? Вытеснение «жаргона» казалось выполнимой задачей не только Н. Н. Новикову[934]. Остановимся более подробно на этом аспекте.

Как виленские чиновники, так и маскилы были едины в своих воззрениях на идиш: «Это смесь исковерканных слов русских, польских, библейских, халдейских, французских, испанских, но всего более нижне-германских. Жаргон этот представляет кучу из обрывков и обносков разных наречий и диалектов всех стран, среди которых евреи совершили свое историческое странствование. На жаргоне предложение из пяти-шести слов состоит из пяти-шести разных языков и каждое слово опять-таки с инородческою грамматикою: русское слово с французским множественным числом, искаженное немецкое слово с польскою приставкою, библейское существительное, изломанное в немецкий глагол и произносимое по староиспанскому говору. Жаргона не хватает на выражение малой доли понятий современного человека, даже простолюдина»[935]. Но важно было не только то, что «жаргону» не хватало атрибутов, обязательных для «нормального» (сегодня мы бы сказали – литературного) языка, а то, что он, по утверждению как маскилов, так и местной бюрократии, служил проводником немецкого языка, а вместе с тем и «онемечению еврейской массы»[936]. Особенно местных чиновников в этом отношении беспокоила ситуация в Ковенской губернии, которая граничила как с Пруссией, так и с Прибалтийским краем[937].