При сравнении введения русского языка в христианские «иностранные» исповедания, с одной стороны, и в религиозную практику евреев, с другой, мы видим довольно ощутимые различия. Для части сторонников «русского дела» «отечественный» язык в дополнительном католическом богослужении означал первый шаг на пути распространения православия среди католического населения, а в случае с евреями миссионерская деятельность не была той целью, к которой стремились местные чиновники. На различные подходы указывает и последовательность введения русского языка в разные сферы. В случае с католиками русский язык в первую очередь вводился при преподавании католического Закона Божьего в общих учебных заведениях (власти думали, что православных будет легче защитить от католицизма в школах, чем в костелах)[987]
. Еврейский Закон Божий в общих учебных заведениях Северо-Западного края практически не был введен до 1880-х годов, а в учебных заведениях Киевского учебного округа просуществовал только до 1867 года.Метаморфозы во взглядах И. П. Корнилова на «еврейский вопрос»
Мотивы отказа ввести в общие учебные заведения еврейский Закон Божий в Виленском учебном округе или удаление его из школ в Киевском округе выглядят довольно формальными. Можно предположить, что были и другие причины, которые я и попробую выяснить, проследив некоторые метаморфозы во взглядах на решение «еврейского вопроса» попечителя Виленского учебного округа И. П. Корнилова.
В первые годы пребывания в Вильне И. П. Корнилов поддерживал идею отдельных еврейских школ. В 1865 году попечитель утверждал, что еврейские казенные училища пока нужны, потому что евреи, особенно неимущие, плохо знают русский язык; принимать евреев в общие народные школы нельзя, потому что учителям будет трудно работать одновременно с христианскими и еврейскими детьми; на еврейских детей лучше всех влияют бывшие воспитанники раввинского училища; и, наконец, закрытие еврейских школ только увеличит влияние «невежественных и фанатических меламедов». И. П. Корнилов не только высказывался за работу казенных еврейских школ, но и предлагал увеличить их число[988]
.Но прошло достаточно непродолжительное время, и мнение попечителя по поводу целесообразности существования отдельных еврейских школ резко изменилось: «Казенные еврейские училища сделали свое дело: они подготовили, разработали еврейскую почву и содействовали распространению русского языка между евреями настолько, что в настоящее время еврейские дети, желающие обучаться в общих училищах, могут поступать уже прямо в эти заведения»[989]
. То есть прошло всего несколько лет, и русский язык стал семейным языком евреев, если еврейские дети могут поступать прямо в общие учебные заведения, где, как известно, все предметы преподавались на русском языке. Поверить в искренность такой аргументации сложно. По-видимому, И. П. Корнилов не столько верил в успехи русского языка в еврейской среде, сколько был озабочен корпоративностью евреев, которую поддерживали, по его мнению, отдельные школы и свечной сбор, установленный для нужд еврейского образования[990].Эта метаморфоза, кажется, была связана с тем, что попечитель разуверился в эффективности влияния бывших воспитанников раввинского училища на еврейских учеников. Способствовал этому и Я. А. Брафман[991]
. Попечителя раздражало то, что, хотя виленские маскилы и поддерживали распространение русского языка в еврейской среде, но все же они не собирались полностью отказываться от своей еврейскости, то есть перейти в православие: «Чем более в народе развитых личностей, тем сильнее развивается в нем сознание и гордость национальности, тем прочнее становится его самобытность, тем менее остается надежды к слиянию с господствующим народом, силами которого создано и держится государство. И теперь уже нельзя не видеть, что ученики раввинского училища, хотя действительно способствуют распространению русского языка и общего образования между евреями, однако же, стоят при этом за еврейскую национальность и вовсе не стремятся к слиянию с русскими, напротив, их можно считать образованными еврейскими националами»[992]. Поэтому попечитель мог доверять только тем евреям, которые, подобно Я. А. Брафману, переходили в православие[993]. И. П. Корнилов и многие чиновники учебного ведомства, а также считавшийся экспертом Западного края профессор Санкт-Петербургской православной духовной академии М. О. Коялович придерживались религиозной концепции русскости, согласно которой главным атрибутом национальности считалась религия. С этой точки зрения полная ассимиляция нерусского населения могла произойти только в случае перехода в православие, хотя в случае евреев, как и поляков, и этого могло быть недостаточно, чтобы человек как формально, так и неформально относился к категории русских[994].