Польша или Русь? Литва в составе Российской империи

Участвовавшие в совещаниях чиновники были особенно озабочены наблюдавшимся сближением «польской аристократии и интеллигенции» с народом, что могло представлять серьезную опасность для целостности империи[1037]. При этом возможности превратить поляков в лояльных подданных императора или повлиять на их культурную идентификацию не рассматривались. Создается впечатление, что высокопоставленные имперские чиновники смирились с мыслью об антиимперских взглядах поляков и считали, что власти не в силах эти взгляды изменить. Зафиксированная 18 апреля 1914 года в журнале заседаний дискуссия о назначении могилевского архиепископа и высказанные мысли о том, что могилевским католическим архиепископом не следует назначать немца, поскольку поляки это воспримут как вызов[1038], – редкий случай, когда участникам совещания была небезразлична реакция поляков. Все внимание во время этого совещания было направлено на меры, призванные оградить белорусов и литовцев от польского влияния. Участники совещания решили обратиться в Министерство внутренних дел с предложением уменьшить польское влияние в католической церкви (стремиться к тому, чтобы виленским и самогитским (тельшевским) епископами были назначены литовцы, а могилевским – латыш, уменьшить число поляков в капитулах, консисториях и в духовных семинариях; национальный состав обучающихся в семинариях клириков привести в соответствие с национальным составом верующих; в католических семинариях преподавание Закона Божьего, а также так называемое дополнительное богослужение белорусам проводить на русском языке; применять другие меры для ограничения влияния католической церкви и усиления позиций православной церкви; принять ряд мер, призванных осложнить приобретение земли поляками, и упрочить экономическое положение русских и пр.)[1039].

Даже после начала войны и оккупации части Западного края немецкими войсками, когда между враждующими сторонами началось соперничество за привлечение поляков на свою сторону, лишь часть высокопоставленных чиновников (например, военный министр Алексей Андреевич Поливанов) были готовы упразднить правовые акты, дискриминирующие «лиц польского происхождения», при этом другие (министр внутренних дел Алексей Николаевич Хвостов и министр земледелия Александр Николаевич Наумов) предлагали не спешить или идти только на частичные уступки (министр народного просвещения Павел Николаевич Игнатьев), были и те (министр юстиции Александр Алексеевич Хвостов), кто в случае получения Царством Польским автономии склонялся к введению новых запретов для поляков в Западном крае[1040].

В отличие от поляков белорусы для имперских чиновников были той национальной группой, которую следовало защищать, а не той, против которой следовало бороться. Поэтому и предлагаемые меры национальной политики по отношению к этой недоминирующей этнической группе были другие.

Глава 14 Программа «Развития белорусских национальных чувств»

В последние десятилетия существования империи статус белорусов как этнической группы в официальном и публичном дискурсах в сравнении с более ранним периодом практически не изменился. Белорусы, как и раньше, концептуализировались как составная часть триединой русской нации. Соответствующим образом представители имперских властей трактовали и статус белорусского языка: «В действительности белорусское наречие совершенно не является самостоятельным языком, оно лишь испорченный русский язык с примесью польских слов, и при том испорченный настолько незначительно, что не представляет никаких затруднений для понимания русскими белорусской речи, или белорусами русского языка»[1041]. Белорусский язык в российском дискурсе нередко, как и идиш, назывался жаргоном[1042]. Такая точка зрения на белорусов была характерна и для достаточно либеральных имперских чиновников, например ее придерживался министр народного просвещения И. И. Толстой. Белорусов и малороссов И. И. Толстой считал «разветвлениями» русского племени и констатировал: «Очевидно для меня и, думаю, для большинства спокойно рассуждающих людей, что различие наречий, на которых люди говорят, еще нигде в мире не служило основанием для признания обособленных политических, экономических и культурных интересов, а отличить образованного воронежского или одесского малоросса от таковых же великорусов было бы в большинстве случаев абсолютно невозможно»[1043].