Инструментализация этнической статистики в политических целях ясно прослеживается как в большинстве официальных и полуофициальных публикаций 1860-х годов, так и в опубликованных офицерами Генерального штаба описаниях губерний. Павел Осипович Бобровский, собирая сведения о Гродненской губернии, писал, что результаты работы должны будут опровергнуть измышления поляков об этом крае[208]
. Часть авторов подчеркивает, что, согласно имеющимся у них статистическим данным, этот край русский, а не польский. Правда, если в одном случае наиболее весомым аргументом была конфессиональная принадлежность жителей (православные в Минской губернии составляют большинство)[209], то в другом случае упор делался на происхождение и язык (Гродненская губерния)[210].Более труден для интерпретации случай русского и французского атласов, подготовленных к печати Родериком Федоровичем Эркертом (Roderich von Erckert). Витаутас Пятронис (Vytautas Petronis) отмечает, что во французской версии территории проживания входящих, согласно главенствующей в то время в российском дискурсе идее, вместе с великороссами в состав триединой русской народности белорусов и украинцев занимают большую территорию, чем в русской версии атласа. При этом в русской версии в сравнении с французской бóльшую территорию занимают поляки. Таким образом, атлас, предназначенный для Западной Европы, должен был опровергнуть польскую пропаганду, утверждавшую, что эта территория является польской; русская же версия атласа демонстрировала, какую большую опасность представляют собой поляки, и таким образом подталкивала к применению радикальных антипольских мер[211]
. Желание во французской версии атласа показать максимально бóльшую площадь населенного «русскими» ареала достаточно понятно[212]. Однако в случае русского атласа такая логика выглядит довольно странно. Дело в том, что большинство ревнителей «русского дела» считало, что и российскому обществу недостает знаний о Западном крае, оно не до конца понимает, что этот край с этнической точки зрения является русским. То есть такая же пропаганда, что и в отношении Западной Европы, была необходима и внутри империи. Помимо прочего, подтверждает такое мнение и сравнение атласов. Так, в русской версии территория доминирования русского населения в Белостокском уезде занимает значительно бóльшую площадь, чем во французском атласе; а на литовской территории Свенцянского, Виленского и Лидского уездов в русском атласе появляется множество «русских» островов, отсутствующих во французской версии[213].При этом интерпретация другого атласа, вышедшего в то же время, не вызывает таких сложностей. «Атлас народонаселения Западно-Русского края по вероисповеданиям» (подготовка атласа была начата Помпеем Николаевичем Батюшковым, но бóльшая часть работы выполнена офицером Генерального штаба Александром Федоровичем Риттихом) является еще более ярким примером манипуляции этнической статистикой[214]
. М. Д. Долбилов, сравнивая два издания этого атласа (1863 и 1864 годов), отмечает, что число славян-католиков увеличилось ровно на столько, на сколько уменьшилось число литовцев-католиков, то есть на 268 176. Очевидно, что никакое новое исследование не проводилось, просто несколько тысяч католиков были перенесены в другую графу[215].Русская этническая составляющая Западного края в то время превратилась в популярный инструмент политической риторики, к которому имперские чиновники прибегали при необходимости обоснования применения антипольских мер. Так, в знаменитом указе от 10 декабря 1865 года, запрещавшем «лицам польского происхождения» приобретать землю, этот шаг обосновывается в том числе и пропорциями этнических групп: относительно малое число поляков мешает нормально развиваться составляющим большинство малороссам, белорусам и литовцам. Виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьев также объяснял применение радикальных мер национальной политики доминированием в крае «русского» населения (согласно данным генерал-губернатора, «русские» в крае составляли 5/6 населения)[216]
. Практически не вызывает сомнения, что такие результаты виленский генерал-губернатор получил, отнеся пять из подчиненных ему в то время губерний Северо-Западного края к ареалу доминирования русского населения. Оставшаяся 1/6 – это не что иное, как Ковенская губерния, большинство жителей которой говорили по-литовски. Осуществляя национальную политику, имперские чиновники иногда вовсе не замечали литовцев, живших в других губерниях Северо-Западного края. Такой подход мы видим, например, в сфере начального образования после подавления восстания 1863–1864 годов. Но эксперты в области статистики и этнографии, конечно, должны были приводить более точные данные.