Польша в советском блоке: от «оттепели» к краху режима

Это обеспокоило работников «идеологического фронта». Они разработали комплекс предложений, которые должны были предотвратить появление «единого фронта оппозиции»[313]. 5 октября 1964 г. прошло открытое собрание первичной парторганизации СПЛ в Варшаве. На нем большую полемическую речь произнес З. Клишко. Поскольку его выступление задумывалось как опровержение тезисов М. Домбровской, на собрание были приглашены все члены варшавского отделения СПЛ. Сначала была зачитана стенограмма выступления М. Домбровской на собрании варшавского отделения СПЛ 12 июня (сама писательница была больна и отсутствовала), затем слово предоставили З. Клишко. Его речь была наполнена многочисленными риторическими выпадами против А. Слонимского и М. Ваньковича, которых власть сочла главными виновниками создавшейся ситуации в связи с «Письмом 34-х». Опираясь на материалы следствия, представитель партийной верхушки представил весь ход событий как хорошо спланированную акцию по дискредитации Народной Польши[314].

После того, как он сошел с трибуны, председательствующий Е. Путрамент предложил всем желающим высказать свое мнение по поводу услышанного. С ответными речами выступили некоторые беспартийные подписанты «Письма 34-х» (А. Слонимский, П. Ясеница, А. Сандауэр), а также ряд других литераторов. В примирительном духе было выдержано выступление Я. Ивашкевича, который признал частичную ответственность власти за произошедшее, и заявил: «Ни на минуту не допускал я мысли, что Письмо 34-х было написано на потребу заграницы». В конце собрания вновь поднялся Клишко и в довольно взволнованном тоне (вероятно, экспромтом) принялся объяснять присутствующим мотивы тех или иных поступков власти в деле «Письма 34-х»[315].

Вопреки ожиданиям власти, это собрание оказалось скорее победой оппозиции. Литературные фрондеры поздравляли Слонимского с блестящей речью, лояльные же текущей политике партии писатели и публицисты выражали свое недовольство тем, что собрание вновь вернулось к разрешенному, казалось бы, вопросу[316].

Однако у властей были и иные методы убеждения. В октябре 1964 г. были схвачены сразу три заслуженных писателя, чья деятельность обратила на себя внимание спецслужб: М. Ванькович, Я. Н. Миллер и Я. Гжендзиньский. Госбезопасность перехватила публицистические тексты, которые они переправляли на Запад, и обвинила всех трех в сотрудничестве с иностранными разведками. Учитывая, однако, солидный возраст подозреваемых и их вес в литературной жизни Польши, наказание им вынесли условное.

В первой половине 1965 г. волнение в СПЛ вроде бы затихло, хотя некоторые литераторы (Л. Колаковский, А. Слонимский, М. Брандыс, Я. Ю. Липский) приняли участие в защите молодых оппозиционеров Я. Куроня и К. Модзелевского, обвиненных в антигосударственной деятельности.

Тем временем Правление варшавского отделения СПЛ разработало обращение к властям, в котором просило обратить внимание на ряд материальных и технических вопросов, связанных с работой писателей, а кроме того, вплотную заняться вопросом цензуры. Работники советского посольства докладывали в начале октября 1965 г.: «В течение последних двух лет в отделениях Союза польских писателей и, прежде всего, в варшавской организации определенная категория литераторов правого толка периодически выдвигает разного рода обвинения в адрес партии и правительства, утверждая, в частности, что в стране „отсутствует свобода творчества“, а власти проводят политику политической, идеологической и экономической „дискриминации“ писателей. Непосредственно под влиянием некоторых ревизионистски настроенных писателей пленум варшавского отделения СПП в начале мая с. г. принял решение разработать специальный документ с целью сформулировать пожелания и претензии писателей в отношении партийного и государственного руководства страны»[317]. Согласно мнению советских дипломатов, документ стал «своего рода политической и идеологической платформой». Польские власти предприняли некоторые шаги, чтобы не допустить распространения документа, но не решились на жесткие меры, поскольку это «только осложнило бы обстановку в СПЛ и дало бы западной пропаганде повод для проведения широкой антипольской кампании»[318].