Польша в советском блоке: от «оттепели» к краху режима

Подытоживая все эти данные, Гаганов писал в конце декабря: «Деятельность различных, внешне не всегда четко оформленных группировок и течений, выступающих с либерально-буржуазных и антипартийных позиций, составляет главную причину существующей в течение последних лет напряженности внутри Союза польских писателей»[322]. Либерально-буржуазные авторы (к которым дипломат, не мудрствуя лукаво, отнес таких разных людей, как Слонимский, Гертц, Выка, Важик, Котт и Киселевский), по мнению Гаганова, не верили в социализм и надеялись на его перерождение в социал-демократию. Именно они, как утверждал дипломат, были инициаторами «Письма 34-х». К этой же группе он отнес и «сотрудничающих с западными разведками» Гжендзиньского и Миллера. Другое крыло оппозиции, по мнению автора отчета, составляли ревизионисты: К. Брандыс, Ворошильский, Полляк, Бохэньский, Карст, Браун, Слуцкий и Колаковский. Эти особенно отличились тем, что отказались участвовать в коллективном письме против вмешательства радио «Свободная Европа» во внутренние дела Польши. Многие из них, как утверждал Гага-нов, стали ревизионистами в 1956 г., желая избежать ответственности за предыдущий (т. е. сталинский) период. «XV съезд СПЛ объективно отразил положительные сдвиги, которые постепенно происходят в Союзе писателей в результате кропотливой идейно-воспитательной и организационной работы партийных инстанций»[323].

Однако временами в отчетах советских гостей содержались и другие оценки. Так, например, писатели Д. Гранин и В. Фролов, побывавшие в Польше 20 мая — 8 июня 1965 г., высказали критические замечания относительно того подхода к писателям, который господствовал в посольстве СССР. Они сообщали: «Показалось, что наше посольство в Варшаве в своих контактах с польскими писателями пользуется односторонней информацией. Эта информация, очевидно, идет от Ежи Путрамента, хорошего писателя и нашего настоящего друга. Однако Путрамент иной раз пользуется сам случайными источниками, он вспыльчив, эмоционален по характеру, субъективен в оценках… Головенков считает Северина Поляка злостным ревизионистом и обвиняет консультанта Иностранной комиссии СП СССР тов. Борисова в том, что тот принимал его в Москве, где он был главой делегации польских писателей. Такой старый друг нашей литературы, переводчик Маяковского, человек, знавший Маяковского по приездам поэта в Варшаву, как Стерн, также заносится Головенковым в ревизионисты. Дравич, поэт и переводчик, написавший книгу к 50-летию советской власти о советской литературе, по характеристике Головенкова оказался „опасным“, а его жена Вера, русская женщина, проработавшая много лет в секции поэзии в Московском отделении союза писателей — „антисоветским человеком“». Гранин и Фролов констатировали: «Литературная обстановка в Польше сложна. Буржуазная реакция с Запада пытается любыми средствами оказать влияние на польских писателей. В связи с этим нельзя не отметить такой факт: некоторые крупные польские писатели постоянно издаются на Западе (Анджеевский, Брандыс, Мрожек, Братны), получают от издателей большие деньги, часто бывают в буржуазных странах, живут там длительное время. Сами польские писатели неоднократно говорили нам, что в СССР попасть труднее, что Союз польских писателей может удовлетворить запросы писателей в ограниченных масштабах. Нельзя также забывать, что идут споры и среди писателей-коммунистов. В этой обстановке руководство ПОРП держит курс на консолидацию, на разрешение сложных вопросов „мирным“ путем». В ходе визита советским гостям довелось побывать на съезде писателей северных и западных земель, где присутствовал З. Клишко. В беседе с ними член Политбюро «подчеркивал, что есть границы взаимоотношений государства и писателей и что партия не будет безразлично относиться к тем литераторам, которые переступили эти границы… Он был откровенен в разговоре о Сталине, вспоминал случаи, когда Сталин проявлял тактичность и понимание польских интересов. Можно сделать вывод, что польское руководство, обеспокоенное высказываниями некоторых „левых“, не спешит с организационными мерами по отношению к таким писателям, считающимся „оппозиционными коммунистами“, как Брандыс, и также подписавшим пресловутое Письмо 34-х, и ищет путей „мирного“ разрешения всех острых проблем…»[324]