Польша в советском блоке: от «оттепели» к краху режима

29 февраля 1968 г. состоялось внеочередное собрание варшавского отделения СПЛ. Оно превратилось в настоящую битву сторонников и противников партийного курса. Оппозиция впервые за несколько лет действовала сообща. С гневными речами выступили Е. Анджеевский, А. Слонимский, П. Ясеница, Л. Колаковский, С. Киселевский, М. Гжещак, М. Яструн и др. Лейтмотивом обличительных выступлений стали слова Колаковского: «Инсценизация Деймека не имеет никакого значения. Существенным в нынешней дискуссии является то, что власти наделяют себя исключительным правом трактовать Мицкевича и всех остальных авторов. Это — попытка вернуться к ждановским временам». Собравшимся были предложены для принятия два проекта резолюции: умеренный, разработанный членом первичной парторганизации С. Р. Добровольским, и радикальный, авторства литературоведа А. Киёвского и поэта Е. Загурского. В итоге прошел второй вариант. Поздно вечером президиум вдруг получил известие, что к зданию варшавского отделения СПЛ подтягиваются грузовики с «рабочим активом». Незваные гости высказывали желание войти внутрь, чтобы «выразить свое возмущение тем, что творится на собрании». Представители президиума В. Жулкевская и Е. Путрамент с трудом уговорили прибывших не вмешиваться в прения. Чтобы не играть с огнем, собрание решено было закончить[334].

Разразившиеся вскоре студенческие волнения подвигли власти развернуть пропагандистскую кампанию по опорочиванию недовольных. Одним из главных объектов нападок власти в 1968 г. стал С. Киселевский. На собрании варшавского отделения СПЛ 29 февраля 1968 г. он произнес яркую речь, в которой представил длинный список имен польских ученых, писателей и поэтов, вычеркнутых режимом из истории, и назвал господствующую в стране политическую систему «диктатурой невежд»[335]. Именно это хлесткое определение пошло гулять по стране после того, как его (в негативном смысле) процитировал В. Гомулка в своем выступлении перед варшавским партактивом 19 марта. 11 марта Киселевский был избит на улице «неизвестными злоумышленниками». Вокруг него началась кампания травли, ему на три года запретили печататься. Главное правление СПЛ обратилось в товарищеский суд Союза с предложением исключить Киселевского из состава организации. Как свидетельствуют документы, идя на этот шаг, правление действовало в согласии с МВД. Однако эта акция не удалась, так как коллеги Киселевского предпочли уклониться от принятия столь радикального решения[336]

.

Но главной жертвой травли прессы и органов власти в 1968 г. стал П. Ясеница. На заседании 29 февраля 1968 г. он указал на необъективность освещения польской печатью событий, связанных со снятием со сцены «Дзядов», и зачитал одну из антисемитских листовок, распространявшихся в Варшавском университете[337]. Служба безопасности еще в 1964 г. готовила компромат на Ясеницу, но тогда власти решили не идти на такой шаг

[338]. Теперь же на страницах газет и в речах партийных чиновников (в том числе Гомулки) стали активно эксплуатироваться его «бандитское» прошлое (после войны Ясеница некоторое время сражался в рядах «Свободы и независимости») и подлинное имя — Лех Бейнар[339]

. Служба безопасности следила за каждым шагом писателя, при этом главным источником информации для нее были донесения жены Ясеницы Зофьи О’Бретенни-Бейнар, завербованной тайными службами еще до ее замужества с литератором[340]. Ясеница был исключен из СПЛ и вскоре скончался.

Репрессии, захлестнувшие Польшу в 1967–1969 гг., покончили не только с литературной фрондой, но и вообще с таким явлением, как внутрипартийная оппозиция. Подавляющее большинство из тех, кто до сих выступал с марксистских позиций, критикуя режим, перешли в социал-демократический лагерь. Последним проявлением писательской оппозиции были письма протеста, направленные Е. Анджеевским и С. Мрожеком в адрес партийных властей после ввода польских войск в Чехословакию. В феврале 1969 г. на съезде СПЛ в Быдгощи была принята поправка к уставу, предусматривавшая исключение из состава организации людей, чья деятельность противоречила идейным принципам Союза литераторов и вредила Польской народной республике. Решено было также создать верификационную комиссию, которая должна была оценивать политический облик польских литераторов[341]. Е. Путрамент вслед за Гомулкой с удовлетворением констатировал, что «ревизионизм» в Польше уничтожен[342]. Так закончилось движение за расширение границ свободы, вдохновленное разоблачением культа личности. Писатели-марксисты разочаровались в коммунизме и перешли на иные идеологические рельсы.