Польша в советском блоке: от «оттепели» к краху режима

Данные положения, особенно тезисы о необходимости «дальнейшего преобразования системы» и укреплении суверенитета Польши, входили в противоречие с программой новой правящей элиты и, в частности, с высказываниями первого секретаря ЦК В. Гомулки, который еще в 1956 г. заявил, что никакого второго этапа (под которым некоторые «политические комбинаторы» подразумевают «так называемые демократические свободы, политическую независимость и открытие ворот для получения постов») не будет; те же, кто говорит иначе, стремятся к восстановлению в стране капитализма[405]. В мае 1957 г. на IX пленуме Гомулка подробно разобрал взгляды Колаковского и показал их неприемлемость для партии[406].

Уже в октябре 1957 г., ровно через год после судьбоносного пленума ЦК ПОРП, закрепившего антисталинский поворот, цензура отклонила статью историка Б. Бачко о философии Колаковского, хотя ее содержание ни в чем не отклонялось от партийной линии. Несомненно, такое решение было вызвано стремлением не будоражить лишний раз воспоминания о 1956 г., особенно ввиду планировавшегося тогда же закрытия популярного молодежного еженедельника «По просту», ставшего одним из двигателей политического обновления[407]. В начале декабря Колаковский ушел из редакции популярного литературного ежемесячника «Нова Культура», а 2 января 1958 г. направил обращение в исполком первичной парторганизации философского факультета Варшавского университета, где отказывался выступить с самокритикой и требовал ответственности власти перед народом (в качестве органов контроля он видел рабочие советы на предприятиях, Сейм и относительную свободу прессы)[408].

На какое-то время Колаковский ушел в тень. Он никак не проявил себя в популярнейшем месте встреч оппозиционной интеллигенции — варшавском Клубе Кривого колеса, который был закрыт со скандалом в начале 1962 г. Не прослеживается его участие и в знаменитом обращении тридцати четырех деятелей науки и искусства к премьер-министру Ю. Циранкевичу, отправленном 14 марта 1964 г. с требованием изменить политику властей в области культуры. Не играл первых ролей Колаковский и в Союзе писателей, когда там происходили столкновения с представителями партийных органов. Единственным поступком философа, обратившем на себя внимание власть предержащих, была его встреча в 1963 г. с главой польского епископата кардиналом С. Вышиньским. В этой связи он даже вынужден был объясняться со вторым лицом в партии — членом Политбюро З. Клишко, которому отправил заявление, где указывал, что хотел узнать от Вышиньского о II Ватиканском соборе и интеллектуальных течениях в католицизме. Позднее аналогичное заявление он послал и в варшавскую комиссию партийного контроля. «Вышиньский рассказывал обо всем достаточно свободно, — писал Колаковский, — но избегал существенных для нас вопросов, таких как идеологические и политические конфликты на соборе. Зато много рассуждал о вещах малозначительных, вроде литургической реформы и теологических проблем, связанных с экуменизмом»[409].

Такая осторожность, однако, не помешала секретарю Гомулки В. Намёткевичу при составлении информационной записки для шефа в 1964 г. включить философа в число тех, кто задавал тон в Союзе писателей начиная с 1955 г.[410]Более того, по данным Службы безопасности МВД, в литературном сообществе господствовало мнение, что «Письмо 34-х» было «продолжением серьезной, согласованной политической акции так называемых „либералов“ (представленных Слонимским[411], а также несколькими философами и социологами вроде Л. Колаковского) и группы „бешеных“ в парторганизации СП… Часть из них… стремится к тому, чтобы скомпрометировать партийных литераторов из нынешнего руководства СП и не допустить подлинного диалога между творческим сообществом и партийным руководством»[412].

Общественная активность Колаковского резко возрастает в 1965 г. Прежде всего, он пишет сенсационное эссе «Иисус Христос — пророк и реформатор», где защищает христианство от «примитивно понимаемого атеизма». В момент обострения взаимоотношений церкви и государства такой шаг прежнего марксистского догматика явно шел вразрез с официальной идеологией.

В июле того же года, во время суда над диссидентами Я. Куронем и К. Модзелевским, Колаковский выступил доверенным лицом обвиняемых, а в октябре, при рассмотрении апелляции по делу, предъявил суду экспертное заключение, составленное вместе с президентом ПАН Т. Котарбиньским и социологом М. Оссовской, на предмет того, что следует считать взглядами, а что — сведениями (арестованных обвинили в распространении сведений, порочащих Польшу). Прокурор со своей стороны прямо увязал деятельность Куроня и Модзелевского с концепциями Колаковского[413]. В промежутке между этими процессами Колаковский успел поучаствовать еще в одном — рассмотрении дела 75-летнего писателя Я. Н. Миллера, также обвиненного в распространении сведений, порочащих страну (Миллер был уличен в пересылке на Запад статей, бичующих польскую действительность).