Польша в советском блоке: от «оттепели» к краху режима

Компанию вышеуказанным личностям составлял экономист берутовского призыва Максимиллиан Погорилле. Рожденный в 1915 г. (т. е. на 12 лет раньше Колаковского), он не относился к плеяде довоенных коммунистов и начал карьеру лишь во время войны. До этого учился во Львовском политехническом институте (прервал учебу в 1936 г.), а после присоединения Львова к СССР работал учителем в средней школе и заочно учился в Львовском педагогическом институте. Когда в Советский Союз вторглись нацисты, эвакуировался в Киргизию, где возглавил районное управление Союза польских патриотов (организацию, составленную из польских коммунистов как зародыш просоветского правительства). С установлением нового строя резко пошел в гору: был назначен директором партийной школы в Щецине, в 1950 г. встал во главе кафедры экономики партийной школы при ЦК ПОРП в Варшаве (пригодилось незаконченное политехническое образование), а в сентябре 1957 г. был назначен ректором Высшей школы общественных наук при ЦК ПОРП. В стране он был известен как автор обширных трудов по экономике, в которых обосновывал необходимость форсированной индустриализации.

Последним из членов ЦКПК, явившихся в тот день на заседание, был 55-летний выпускник медицинского факультета Виленского университета Ежи Штахельский, член ЦК с 1948 г., в 1961 г. вторично назначенный на пост министра здравоохранения (который он уже занимал в 1951–1956 гг.), а в 1956–1961 гг. возглавлявший Управление по делам вероисповеданий — главное орудие власти в борьбе с католической церковью.

Как видим, за исключением своего колоритного председателя, всё это была коммунистическая интеллигенция, стремительно взлетевшая в сталинские годы. Ни один из них не был связан не то что с оппозицией, но даже с окружением Гомулки, пострадавшим в период осуждения «право-националистического уклона». Им-то и предстояло беседовать с 39-летним профессором философии, некогда бок о бок с ними боровшимся с «пережитками буржуазной Польши».

Как следует из протокола заседания ЦКПК, в принципе, все ее члены были согласны, что Колаковский разошелся с партией. Однако вопрос об исключении философа поднял только Штахельский, который, кроме того, четко указал на подтекст грядущей беседы: «1. Можно ли его (Колаковского. — В. В.) как интеллектуала еще спасти, и способен ли он по-прежнему действовать на том участке, где был сильнее всего, т. е. на антиклерикальном фронте (сказался опыт Штахельского в борьбе с костелом. — В. В.). 2. Объяснить ему смысл его поведения и подчеркнуть, что в такой ситуации для него нет места в партии; следовательно, он должен либо изменить свое поведение, либо отказаться от прежней деятельности. Лично я сомневаюсь, что он это сделает. Думаю, очень мало шансов. 3. Если он этого не поймет, нам не останется ничего иного, как исключить его из партии». Погорилле, выступая от имени ученого сообщества, заявил, что вопрос не так прост: «Я работаю в этой среде и не могу поступать как „тупица“, который не видит его достоинств. Я смотрю под историческим углом зрения — как его оценит будущее. А ведь он уже вошел в историю». Ковальский настаивал, что Колаковскому надо оставить пути отступления, чтобы он опять встал на «партийный путь». Кроме того, он описал кредо Колаковского, как сам его понимал: «пока речь о партийных принципах, он (Колаковский. — В. В.) согласен, но в определенных вещах у него свое мнение». Нашковский в целом негодовал, но не смог предложить ничего конструктивного, хотя бы даже исключение из ПОРП. Новак в основном отмалчивался, хотя и ознакомил коллег с материалами, касающимися Колаковского, а также подал несколько реплик, касавшихся дела Куроня и Модзелевского[414].

В итоге Ковальскому было поручено сформулировать пункты будущей беседы. Итак, согласно этим пунктам, Колаковскому вменялось в вину следующее: 1) защита свободы слова для людей, открыто выступающих против народного строя (Куроня, Модзелевского и Миллера), а следовательно — поддержка их деятельности; 2) внесение дезориентации в студенческие массы путем отказа от полемики со взглядами Куроня и Модзелевского, составления экспертного заключения и присоединения к студентам, певшим возле здания суда «Интернационал»; 3) предполагаемая публикация двумя западными антикоммунистическими издательствами сборника статей Колаковского с выплатой автору гонорара; 4) призыв, брошенный на последнем съезде Союза писателей, издать полное собрание сочинений Жеромского[415]и Броневского[416], невзирая на антисоветский характер некоторых произведений.