20 декабря 1966 г. прошла встреча редакций трех литературных изданий Варшавы, на которой звучали уже иные речи. Популярнейший прозаик, «польский Хемингуэй» Роман Братны потребовал публичной полемики с тезисами Л. Колаковского и оппозиционными литераторами, сокрушаясь при этом, что цензура в своей работе не делает различий между его журналом и католическим еженедельником «Тыгодник повшехны». Главный редактор одного из изданий заявил: «Это была комедия, когда мы вместе с оппозиционерами вроде К. Брандыса[434]
притворялись, будто состоим в одной и той же партии. Надеюсь, теперь эта комедия закончена»[435].20 января 1967 г. прошло очередное собрание парторганизации Союза писателей. Вновь дошло до острой перепалки. Я. Секерская остановилась на многочисленных акциях партийного руководства против творческой интеллигенции и потребовала, чтобы Политбюро выступило с самокритикой. Один из выступавших сравнил действия партии с репрессивными кампаниями в СССР и Китае (осудив при этом и авторов писем в защиту Колаковского). Е. Помяновский рассуждал о вреде для партии дела Колаковского, произнеся напыщенную фразу: «Наша партия имеет за плечами 25 лет истории, а наш строй — 50 лет»[436]
(имея в виду революцию 1917 г. в России).Сторонники курса партийного руководства не намерены были обороняться и перешли в наступление. С большой установочной речью выступил основной выразитель партийной линии в писательской организации, заместитель председателя Главного правления и литературный руководитель кинематографического объединения «Старт» Е. Путрамент. Он сказал, что в 1956 г. партия уже отошла от левацкого курса, и дальнейшее смещение вправо означает возврат к капитализму. Поэтому какими бы ценными ни казались те союзники, которые помогли тогда новому руководству преодолеть сопротивление догматиков и спасти страну от гражданской войны, сейчас с ними нужно вести борьбу, так как они выступают за второй этап перемен. К этим союзникам Путрамент отнес редакцию «По просту» и ряд членов парторганизации Союза писателей. В Польше, подчеркивал писатель, велика опасность национализма. С одной стороны, говорил он, в стране построен самый либеральный социализм из всех, что существуют в государствах, управляемых коммунистами, с другой — коммунистам противостоит громада польского католицизма — наиболее отсталого, тоталитарного и фетишистского в мире. Поэтому, утверждал Путрамент, любая оппозиционная партия будет опираться прежде всего на католицизм. О какой свободе говорит в таком случае Колаковский? — задавался вопросом писатель. — О свободе для реакции?
Журналист и сатирик З. Митцнер, прошедший когда-то застенки НКВД, напомнил, как в 1952 г. одну женщину, потерявшую партбилет, едва не низвели до положения врага. Ныне же, продолжал он, к проступкам членов партии совсем другое отношение. Инакомыслящим вовсе не грозят репрессии: «Сегодня, товарищи, никто не ждет вас у выхода, кроме ваших собственных автомобилей». Отсюда следовал вывод: Колаковский должен сравнивать нынешние времена с прошедшими, а не заниматься демагогией. Тем более, говорил Митцнер, исключение из партии — вовсе не изобретение коммунистов. Его самого исключили в 1935 г. из Польской социалистической партии за то, что он рассказал, как на похоронах Ю. Пилсудского собственными глазами видел двух лидеров этой партии[437]
.Все эти высказывания свидетельствовали, что проводники влияния партийного руководства в среде творческой интеллигенции постепенно приходили в себя после скандала с Колаковским. Литературная оппозиция на время замерла. Прошедшее в мае 1967 г. общее собрание варшавского отделения Союза писателей не только обошлось без «нежелательных» выступлений, но и вообще было отмечено полной апатией присутствовавших[438]
.Казус Колаковского обозначил собой расхождение партийной верхушки с частью творческой элиты страны, причем той ее частью, которая прежде очень пылко участвовала в строительстве Народной Польши. Это были люди хоть и не всегда идейно благонадежные, но глубоко искренние, живо воспринявшие лозунги социальной справедливости, с которыми пришла новая власть. Изначально далеко стоявшие от «буржуазной интеллигенции», они со временем сблизились с ней перед лицом авторитарного и лицемерного режима. Точкой невозврата здесь стало именно дело Колаковского.