Польская Сибириада

— Она. Здесь еще такие есть. А Сильвия ваша уже успела вдовой своего москаля стать.

— Значит Сильвия здесь, в Тайшете? А где она живет?

Ирэна знала только, где Сильвия работает, обещала найти ее и сказать, что люди из Червонного Яра стоят табором на тайшетском вокзале. Обещала еще найти им хорошего покупателя на платок и скатерть, а на прощание нашла где-то большую банку и наполнила ее густыми щами.

— Для детей! А вечером загляну к вам на минутку. Как бы там ни было, к своим человека тянет.

По пути на вокзал Гонорка перестала хмуриться.

— Знаешь, Бронка, думаю, я к этой Ирэне несправедлива была. Сама подумай, муж с сентября в плену, дети маленькие, она сама городская, вся такая ухоженная, ни к какой тяжелой работе не приученная, ну как ей было здесь выжить?

— Но шпионить за своими необязательно! — на этот раз Бронка была более решительной.

— Ясно, могла и не шпионить. Но кто знает, моя дорогая, как там на самом деле было с этим доносом? Не знаешь наших людей? Болтают иногда, что на ум взбредет. А может, у Ирэны болезнь такая? Бывают такие бабы, которые без мужика не могут.

Мужчины вернулись из города с грустными лицами. О польском представительстве никто в Тайшете не слышал. А в военкомате, когда узнали, что они поляки и по какому делу пришли, вообще не захотели с ними разговаривать. И только дежурный офицер, ни то информируя их, ни то упрекая, сказал:

— Не обивайте пороги, сапог жалко. С тех пор, как ваше знаменитое войско дезертировало в Иран, перестали нас поляки интересовать. Сами справимся, предатели нам не нужны.

Как в лицо плюнул. Но, по крайней мере, они убедились в одном:

— В Шиткино и здесь в военкомате говорят одно и то же: нет уже в России нашей армии, вывели ее куда-то в Иран.

— Но наше посольство, наверное, есть где-то? Надо туда ехать.

На всякий случай зашли еще к военному коменданту станции: эти всегда лучше других проинформированы — столько войск, транспортов, солдат через станцию проходит. В вокзальной комендатуре толпа. Коменданты военных составов ругаются из-за очередности отправки, кто-то требует провиант, командированные и раненые отпускники ставят здесь печати в своих документах, получают билеты. Сюда патрулирующие на станции военные доставляют подозрительных лиц, проверяют документы и предписания на выезд.

Долина с Шайной были единственными гражданскими в этой армейской громкоголосой толпе, может быть, этим они и обратили на себя внимание старшего по возрасту и званию военного. Офицер размахивал какими-то бумагами и материл идущего за ним следом молодого военного с рукой на перевязи.

— Дежурный, что за хреновы гражданские тут околачиваются? Вы кто такие?

— Поляки. Мы хотели насчет польской армии узнать.

— Вон отсюда! Немедленно, а то в милицию сдам. Хватит с меня поляков. В Иране свою армию ищите!

Когда они вышли из комендатуры, их догнал пожилой солдат, забинтованный, в гипсовом воротнике.

— Подождите минутку. Я вас в комендатуре видел, слышал, как комендант на вас орал. Закурить найдется?

Шайна подал ему кисет с махоркой. Солдат скрутил цигарку, затянулся дымом.

— Спасибо, брат, без махорки хуже, чем без бабы… Видел я эту вашу польскую армию. Не знаю, есть ли она там сейчас, но весной стояла в Ташкенте. Далеко это отсюда, в Узбекистане. Мундиры у них странные были, не наши, на шапках вместо звезды птица какая-то…

— Орел!

— Может, и орел, — охотно согласился солдат. Я в госпитале с вашими лежал. Они там остались, а меня в Красноярск привезли. Отпуск дали, на поправку. Домой я еду, в Ангарск.

Ирэна Пуц сдержала слово и вечером привела на станцию Сильвию.