Польские новеллисты

Старый еврей, что сидит в подвале, очевидно, выживет. Между тем еще не известно, дотянет ли этот обмороженный до весны, хоть и попал уже на склад. Он совсем ослаб, камни, которые он таскал полгода, измочалили его руки и сердце. Но самое скверное, что он потерял надежду, нельзя терять надежду в лагере. Обо всем этом и говорил своему подопечному еврей из зондеркоманды, который был способен на благодарность. А кроме того, наставлял паренька, как держаться со складскими, советовал научиться торговать и расположить к себе шефа и штурмфюрера Коблера, подкармливаться продуктами из посылок — тогда выживешь. Но все это не очень-то помогало: парень с обмороженными ногами ходил как в воду опущенный. Единственное, что ему удавалось, — это прикидываться, будто он толкает тележку.

— Знаешь что, — сказал Зигмусь, — я тебе поищу немного товару. Мне с шефом говорить нельзя — я ему должен, и он у меня все заберет в счет долга. Понимаешь? Бери товар и ступай к нему. Согласен?

— Можно, — согласился паренек с обмороженными ногами, — почему бы нет? — И для отвода глаз прикоснулся к тележке, потому что Зигмусь уже подозрительно оглядывался.

— Живее, ребята! — поторапливал капо. — Пора кончать.

Он брел за ними насупившись и грел руки под мышками, прижимая локти к бокам. Не мог он не беспокоиться о своем спирте, ох нет. Можно ли по нынешним временам доверять людям, даже в таком деле? Сегодняшний вечер не выходил у него таким, как хотелось. Правда, штурмфюрер Коблер обещал освободить его вечером, а что толку, шеф склада смекнул, что он, Энгель, не расположен сегодня присматривать за раздачей почты, вот и удружил. Разве этого не следовало ожидать? Ведь капо Энгель знал, что нельзя преждевременно обнаруживать своих желаний, нельзя давать повода шефу, который только и ждет, чтобы сделать ему какую-нибудь гадость. Таков уж его метод, и с этим надо мириться, только не подставляй себя под удар.

А разве Энгель не знает, что шеф паразит и только ждет случая подставить ножку? Знает. И как обычно, опростоволосился.

А все потому, что капо Энгель из тех, кого всегда можно обвести вокруг пальца. Иначе он сидел бы сейчас в тепле и пил шнапс. И вообще не попал бы сюда, в эту вшивую тирольскую дыру, где заключенные долбят камень. Стоял бы по сей день перед зеркалом в парикмахерской и подкручивал бы локоны дамочкам в Шарлотенбурге, ходил бы не в полосатой куртке, а в белом, чистом халате. Имел бы дело только с мылом да бритвой. Не знал бы, что такое вши. За двадцатилетнюю практику в Шарлотенбурге он не встретил их ни у одного из своих клиентов.

Кто же украл ожерелье у старой Фридманши? Наверняка этот прохвост Герман. Конечно, он. Не следовало брать его на работу, и все было бы в порядке. А так пропало ожерелье Фридманши, а ее муж, Фридман, партай-геноссе Фридман, не найдя других доказательств супружеской любви, упрятал в концлагерь владельца салона, мужского и дамского мастера Карла Энгеля. Как тут не лопнуть от досады? О, до чего же прекрасны рождественские праздники в Шарлотенбурго! А Энгель должен сидеть здесь, за колючей проволокой, и носить полосатую форму. И подумать только, что два года назад он едва не угодил в печь. Может, ожерелье давно нашлось, только Фридманша в этом не признается.

Капо Энгель вспомнил по порядку все праздники, которые встречал в родном городке, прекрасные зимние праздники, и ни один из них не был похож на нынешний. Он крепче прижимает локти к бокам, чтобы согреть руки под мышками, ибо к вечеру подморозило и заискрившийся снег под деревянными башмаками сухо и звонко поскрипывает.

Да-да, жизнь все-таки могла бы быть прекрасной. Если бы капо Энгель мог, впорхнуть в свой двубортный костюм с жилетом, облегающим рубашку, а вместо этих колодок надеть мягкие теплые штиблеты, тогда бы он по-другому взглянул на этот мир.

Ужин, ужин в приятном, избранном обществе. Разве капо Энгель слишком многого желает? Напротив. Ну а потом, ублажив чрево, отправился бы на боковую. А супруга капо Энгеля обхватила бы его, как всегда, ногами, потрепала бы по волосам, так чудесно пошептала бы на ушко, поцеловала бы. Ах, милый Шарлотенбург!

А тут топай к какому-то больному номеру в ревир, и еще не известно, найдешь ли его там, ибо он с одинаковым успехом может давно уже лежать в снегу, дожидаясь своей очереди в крематорий. Не следовало доверять Герману, нанимая его на работу. Ведь наверняка он украл ожерелье Фрпдманши. И никогда не признается в этом. А какой вор признается? Прохвост этот Герман. А как он поглядывал на его жену! Наверно, сидит теперь с ней и отмечает праздничек.

И при мысли, что жена обхватывает сейчас ногами не его, Карла, законного супруга, а этого негодяя Германа, капо Энгель почувствовал себя крайне обиженным судьбой. Он встрепенулся и двинул по шее парня у дышла. Поскольку тот был ближе.

— Говорил я или нет, чтобы поторапливались?

И тележка покатилась резвее, скрипя всеми четырьмя колесами по снегу. Даже парень с обмороженными ногами надавил руками на тележку и раза два покрепче уперся деревяшками в снег.