Польские новеллисты

Энгель вовсе пригорюнился, узнав, насколько плохи дела, и вспомнил о литровке спирта, которого ему, видимо, так и не понюхать сегодня.

Зигмусь и парень с обмороженными ногами сидели на тележке и ждали, когда все это кончится, дорога освободится и они смогут доставить посылку больному в ревир и обретут покой. Но пока ничто не предвещало окончания штрафного апеля; капо носились как угорелые и лупили заключенных, офицеры нервничали, а господин комендант курил сигарету за сигаретой. Оно и понятно, подобные вещи в лагере нечасто случаются. Да еще в такой день!

— В ревир идти советуешь, — продолжил прерванный разговор парень с обмороженными ногами, просто чтобы сказать что-нибудь.

Не так-то легко сидеть на морозе с пустым желудком, опухшими ногами и не двигаться. Тотчас появляются мысли о жратве, донимают человека, доводят до тошноты и неотступной сосущей боли под ложечкой. Надо о чем-то говорить.

— Только в ревир, — подтвердил Зигмусь.

— Тогда уж лучше вернуться в каменоломню, — возразил обмороженный. Он помолчал с минуту и объяснил: — Видишь, зима.

— Ну, зима, — согласился Зигмусь, — И что из этого?

— Много чего, брат, очень много. Ровно столько, чтобы туда не соваться. Попробуй сунься зимой в ревир, когда там нету окон.

— С каких это пор? — спросил Зигмусь.

— Да с некоторых пор, — уклончиво ответил обмороженный, но, видя, что тот не настаивает на уточнении, добавил: — Старший врач еще осенью приказал выставить стекла, чтобы больные закалялись да побыстрее выздоравливали. А ты мне советуешь в ревир. Чего я там не видал? Ни ложки, ни миски собственной, все отбирают. Так уж лучше в рабочей бригаде. По крайней мере барахло на тебе, — пояснял он не спеша, — и под одеяло в нем можешь залезть. А там, в ревире, велят спать нагишом, и господин Освальд Бек блюдет инструкцию.

— Я даже не знал, что в ревире творится такое, — сказал Зигмусь, поерзав на дощатом борту тележки, который впивался в тело. — Не знал.

— А ты пойди да загляни в окна, — продолжал обмороженный. — Настоящая мертвецкая. Если кто закалится настолько, что ему уже ничто не может повредить, то его выбросят в окно, и хорош. Снегу там намело горы, а мало, так еще подвалит. У ревира сейчас — как возле крематория.

— Я давно уж там не был, — сказал Зигмусь и опять закопошился на тележке. Немного помолчав, он дружелюбно сказал: — Оказывается, у нас не так уж и скверно.

— Конечно, — поддакнул паренек с обмороженными ногами.

— Ничего не скажешь. И жратву и кое-что другое организовать удается. Есть чем поторговать. — И Зигмусь начал перечислять, чем можно разжиться на складе, если иметь голову на плечах да не упускать удобного случая. — Так уж оставайся с нами, — заключил он доверительно, — может, какое-нибудь дельце вместе провернем.

— Почему бы и нет? — снисходительно согласился парень с обмороженными ногами. — Можно.

— Видишь ли, — оживился Зигмусь, — у меня есть немного чулок. Шеф бы купил их, наверняка купил бы. Но мне нельзя идти к нему с этим. Отнимет и еще надает по морде. — И Зигмусь еще раз подробно объяснил, почему нарушились его торговые связи с шефом склада, а напарник понимающе кивал головой. Когда вся история была обстоятельно изложена, они умолкли и повернули головы в сторону плаца.

Там все было по-прежнему, и ничто не предвещало, что апель кончится и они смогут, проехав длинное «поле», доставить огромную посылку в ревир больному номеру. Шеренги каменотесов стояли в свете прожекторов недвижимые, серые, слинявшие. Береты, полосатые куртки и башмаки покрывала толстым слоем известковая пыль. Она осела хлопьями на бровях и заросших лицах, забилась в морщины и складки одежды, ибо это были грязные бригады, эти люди редко мылись. Выстроенные рядами, они демонстрировали сейчас господину коменданту, офицерам, их псам и своре капо свое послушание и готовность держать ответ за нарушение порядка.

— Послушай, ты, — прервал молчание Зигмусь, — давно сидишь?

— А, здесь? — сказал парень с обмороженными ногами и умолк на минуту, подсчитывая в уме. — Здесь — полгода. Да, будет полгода.

— А раньше?

— До этого сидел несколько месяцев в разных местах, — неторопливо припоминал он. — Всего вместе год будет. Не меньше. — И принялся перечислять места, где сидел, а Зигмусь внимательно его слушал.

— Эти обморожения у меня еще оттуда.

— Ага, — поддакнул Зигмусь.

— Бензин впрыскивал, чтобы в ревир попасть, — сказал парень и сунул палец под портянку. — Опухоль получилась и свое сделала. Но была зима. А это для бензина время неподходящее, — пояснил он.

— Да, не тот сезон, — подтвердил Зигмусь. — Летом удается.

— Летом совсем другое дело, — сказал обмороженный и, надсадно закашлявшись, сплюнул в снег.

— А баба у тебя есть? — допытывался с любопытством Зигмусь, который попал в лагерь совсем желторотым юнцом.

— Есть, конечно, есть.

— Ты женат или просто так? — не унимался Зигмусь.

— Не женат, но девчонка была, — доверительно сообщил парень с обмороженными ногами.

— Значит, невеста.

— Да.

— А она… — Зигмусь замялся, — красивая?

— Так себе, — ответил обмороженный, — обыкновенная.