Польские повести

«Что за сравнение! — старался он отогнать от себя воспоминания о Белецком. — Белецкий же стал настоящим пьяницей, распустился, создал вокруг себя клику, которая шла на всевозможные махинации, на обман в отчетах, лишь бы их не трогали. В конце концов ему пришлось заплатить за это, и он получил по заслугам. А Горчин пришел сюда, зная всю историю с Белецким, понимая, на какое место идет и какая роль ему здесь отводится. И, как нам казалось, сделал все, что полагалось… Вот именно, как нам казалось. А как было на самом деле? Если на него посыпалась целая лавина жалоб? И не только анонимных? Ведь такой серьезный, ответственный человек, как Бжезинский, тоже написал нам. А за него-то уж можно голову на отсечение дать. Странно, что Цендровский никак не реагировал на это. Ведь в случае с Белецким он первым сообщил обо всем, что с ним происходило, хотя они работали вместе много лет. А теперь? Посмотрим… Посмотрим, какова эта злочевская правда, как я сам ее назвал, которую я должен через несколько дней представить Старику».

За окном, у входа в кафе остановилась серая «Варшава». Из нее вышел немолодой, почти совсем седой мужчина в темно-синем костюме. Поднимаясь по каменным ступенькам крыльца, он машинально поправил галстук.

— Привет, староста! — Юзаля, привстав, протянул ему руку. — Мы все слишком любим сидеть за своими письменными столами, так что не сердитесь за то, что я хотел немножко вас расшевелить.

— Здравствуйте, товарищ председатель. Надолго к нам? — спросил Цендровский, усаживаясь в не очень-то удобном кресло, плетенном из цветных пластмассовых ремешков.

— Судя по тому, что я сижу здесь в кафе, можно было бы так подумать. Но не стану вводить в заблуждение; просто я не застал Горчина и вышел в город немножко погулять… Что у вас нового?

— Вопрос, на который труднее всего ответить, товарищ Юзаля, — непринужденно улыбнулся Цендровский. — Будь я городским головой, я бы сказал: вы же гуляли по городу, значит, вы все видели. Но поскольку я «уездный голова», мне пришлось бы пригласить вас объехать весь уезд.

— А пожалуй, я не прочь проехаться. Только сегодня слишком жарко.

— Вот именно. — Цендровский снова поправил галстук, который явно давил на его торчавший кадык. — Я, пожалуй, вместо кофе возьму какой-нибудь минеральной водички. А то у меня сердце того… — Он легонько постучал пальцем по левой части груди.

— Ну, это для партийного деятеля вещь нормальная, — добродушно сказал Юзаля. — Что ж тут огорчаться-то, все там будем. Лучше об этом не думать.

— А я и не думаю, я чувствую. Вот здесь. Честное слово.

Они заказали бутылку минеральной воды. Несмотря на настояния Юзали, Цендровский ни за что не соглашался выпить даже и рюмочки ликера или вина.

Разговор не клеился. Юзаля видел, что Цендровский все время напряжен и не может непринужденно предаться воспоминаниям о былом. Он был бдителен и внимателен, словно ожидал главного вопроса, который председатель воеводского комитета партийного контроля должен был ему задать в самый неожиданный момент.

Становилось невыносимо жарко, кафе заполнилось людьми. Цендровский вертелся на стуле, беспокойно поглядывая по сторонам. Юзаля, чтобы не мучить его, спросил, хочет ли он пройтись вместе с ним до гостиницы. Цендровский обрадованно предложил подвезти его на машине. Разговор был ему неприятен, но Юзаля относился к числу людей, которые не так легко отказываются от своих намерений, и шаг за шагом упорно приближался к цели.

— Как вам работается с Горчиным? — спросил он наконец, словно от нечего делать.

— Больно крут, — неожиданно быстро ответил Цендровский. И тут же, словно жалея, что так однозначно определил свое отношение к нему, пояснил: — Я хочу сказать, что он сразу взял крутой курс в работе. А результаты вы, товарищи в воеводстве, вероятно, можете достаточно оценить, — и начал перечислять все первые места, какие занял уезд во время различных кампаний.

«Ах ты, вьюн, — подумал Юзаля без раздражения. Цендровский скорее смешил его, чем злил. — Вертишься вовсю, потому что осталось всего несколько годков до пенсии и ты не хочешь осложнять себе жизнь. Ты уже немножко устал. Или просто не знаешь, кто из вас прав, а честность велит тебе молчать. Что ж, это еще не так плохо».

— Крут? — подхватил он определение Цендровского. — Но это, должно быть, хорошо, а? Конечно, в зависимости от того, против кого и чего он воюет.

— Разумеется, он действует в интересах партии, — возмутился или великолепно разыграл возмущение председатель. — Я думаю, вы не сомневаетесь в этом.

— Знаете, товарищ Цендровский, все это только кажется таким простым. Интересы партии тоже можно по-разному представлять себе.

— Но так можно дискредитировать все что угодно, — подумав с минуту, ответил Цендровский.

— Вот именно. И поэтому надо особенно точно присматриваться к людям. Изучать их изнутри… Впрочем, что это я в философию ударился! Вот уже и гостиница… Мне было очень приятно, староста, вспомнить старые дела. Спасибо, что проводили.