Польские земли под властью Петербурга

Однако многочисленными терактами не удалось разжечь революционную динамику. Они оставались изолированными событиями, которые ни разу всерьез не поставили под угрозу стабильность общественного порядка. Постепенно их широкая поддержка обществом стала ослабевать.

Изменения в иерархии страхов и уроки 1905 года: как мышление царских чиновников поменялось после революции

Террористы оказывались во все большей социальной изоляции, поскольку политика временного генерал-губернатора никоим образом не ограничивалась одними лишь репрессиями. Подавление насильственных протестов сопровождалось повышенной готовностью к сотрудничеству с теми общественными кругами, которые не стремились к насильственному свержению российского господства. Уже современники характеризовали этих генерал-губернаторов как военных, которые в первую очередь стремились привести Польшу к повиновению, однако такая характеристика явно слишком однобока. Скалон очень целенаправленно вмешивался в непривычную политическую ситуацию, возникшую после выхода Октябрьского манифеста, чтобы управлять ею, но не допускал принципиальной обструкции основных гражданских прав, этим манифестом введенных. Его усилия были направлены скорее на то, чтобы заключать жизнеспособные союзы при этом новом политическом порядке, который он, возможно, не любил, но в принципе принял.

Опыт 1905 года заставил имперских чиновников пересмотреть старые образы врагов, потому что внезапно проявили волю к сотрудничеству такие социальные силы, которые еще незадолго до того однозначно причислялись к «революционным». Вообще, прежний образ тройки противников петербургского владычества и возмутителей спокойствия в крае, к которой царские чиновники относили польскую аристократию, католическое духовенство и городскую интеллигенцию, стал распадаться709. С начала столетия распространилось понимание того, что основную угрозу государственному порядку несет прежде всего соединение социальных протестов против бедственного положения городских низов с «социалистической пропагандой» со стороны революционных партий. Революция 1905 года убедила в этом окончательно. На фоне угрозы бунта обнищавших масс и кровавого террора социалистических боевых организаций прежний «польский вопрос» потерял свое былое главное место в иерархии страхов русских чиновников710.

Одновременно это привело к тому, что они смогли сохранять свою веру в лояльного крестьянина и после 1905 года, поскольку главное требование гминного движения – двуязычие административных процедур – не рассматривалось как фундаментальное отрицание российского владычества над Царством Польским. Уступки, к которым правительство было готово в 1905 и в последующие годы, касались прежде всего этой области. После того как в течение 1906 года опасность революции в сельской местности была, казалось, устранена, царская администрация почти не препятствовала сельским общинам в усилении самоорганизации. Показательно в этом отношении большое количество начальных школ и добровольных пожарных дружин, которые были созданы общинными активистами даже в условиях постоянного военного положения.

Однако еще более важным было то, что имперские должностные лица пересмотрели свое отношение к «патриотическому лагерю». Так, были возобновлены попытки диалога с умеренными, либеральными силами польского идейно-политического спектра. При поддержке петербургского Комитета министров варшавский генерал-губернатор уже в октябре 1905 года инициировал комиссию, которая должна была обсудить старый проект введения в Царстве Польском органов муниципального самоуправления. В бурные дни после выхода Октябрьского манифеста Скалон пригласил на переговоры таких выдающихся представителей польского национального движения, как, например, Адольф Сулиговский, чтобы конкретно обсудить с ними уставы городского самоуправления для Варшавы и Лодзи711.

Но имперские чиновники на местах были готовы заботиться о хороших отношениях не только со своими традиционными союзниками. Они скорректировали и некоторые из давних предрассудков по отношению к другим сегментам общества, находившимся, как прежде считалось, в фундаментальной оппозиции к русскому владычеству. Так, католическое духовенство потеряло статус воображаемого главного врага царской власти. Слишком очевидно было, что церковь в дни революционной анархии вела себя сдержанно или даже открыто высказывалась за сохранение существующего порядка.