Польские земли под властью Петербурга

Именно с этой особенностью был связан и тот факт, что ни один регион империи не отличался столь зримым присутствием государства в лице армии, каким отличалось Царство Польское. Опыт восстаний 1830–1831 и 1863–1864 годов, а также военно-стратегическое значение этой выдающейся на запад провинции заставляли Петербург держать в ней больше фортификационных сооружений, гарнизонов и дислоцированных воинских частей, чем где-либо еще. Если гражданские государственные структуры в Привислинском крае были столь же недоразвиты, как и в других частях империи, а чиновники в недоукомплектованном аппарате, учитывая численность населения, дифференцированность общества и отсутствие каких-либо органов самоуправления, были еще более перегружены, чем в других местах, то военные здесь присутствовали в более чем достаточном числе и представляли собой эффективный инструмент обеспечения господства на случай угрозы эскалации конфликтов на местах. Поэтому применительно к событиям революции 1905 года в Привислинском крае лишь в ограниченной мере можно говорить о вспышке насилия в «удаленном от государства пространстве»824. Скорее наоборот, именно повсеместное присутствие полиции и военных изначально и привело к эскалации конфликта – именно на их представителей были направлены террористические акты, – но в конечном счете их же повсеместное присутствие привело и к быстрому завершению восстания. На взгляд коренного населения, слишком часто власть Петербурга представала перед ним в облике своих солдат, Александровской цитадели или казачьего патруля. Это, несомненно, укрепляло тождество государственной бюрократии и оккупационного режима в восприятии поляков.

Доминирование военных было вызвано, конечно, не только мятежными традициями польских провинций, но и расположением данной территории в той зоне международного конфликта, которая с начала XX столетия все больше и больше рассматривалась как будущий театр военных действий. Вместе с тем такое положение Царства Польского – как самой западной провинции Российской империи – подчеркивало его особое значение еще и в другом смысле: проницаемость границ обеспечивала возможность интенсивного обмена между разделенными территориями бывшей польско-литовской дворянской республики, а через Галицию и Познань интеллектуальные течения в Привислинском крае получали тесную связь с развитием идей в Центральной Европе. Не только в воображении царских цензурных чиновников, но и в реальности польские лидеры общественного мнения были прекрасно знакомы с тем, что происходит на европейском рынке идей, хотя почти полностью игнорировали интеллектуальные дебаты, шедшие в русской публичной сфере. На протяжении десятилетий сформировалась и закрепилась разница между интеллектуальными мирами, в которых жили имперский центр и польская окраина.

Такое особое положение Царства Польского и его ориентация на Запад представляли собой не только наследие аристократической нации: они основывались и на логистике трансграничного оборота товаров, движения идей и пассажирских перевозок, в которые был интегрирован этот регион. Неудивительно поэтому, что польские активисты в Привислинском крае очень рано восприняли общеевропейские идеи модерного этнонационализма или быстро скопировали организационные и агитационные формы модерных массовых политических партий. Эти деятели осуществляли трансфер, при котором западные образцы одновременно и поставлялись в Российскую империю, и множились здесь, в крае. Кроме того, заставляя династическую монархию сталкиваться с притязаниями модерного национализма, польские активисты параллельно способствовали тому, что многочисленные противоречия и конфликты в империи в целом принимали национальную окраску. Царство Польское превратилось в генератор такой конфронтации, которая в конечном счете поставила под угрозу всю многонациональную державу Романовых.