Польский бунт

Поляки не ожидали нападения; два батальона косиньеров тотчас бросились наутек, однако жолнеры успели сделать залп из ружей и пушек, после чего, побросав орудия, спустились с холма и построились в линии на равнине. Тучков получил приказ от генерала: перейти ложемент, поставить пушки на Буафоловской горе, чтобы стрелять по неприятельской пехоте. Пока он расставлял свои орудия, Беннигсен расположил под горой три конных полка: драгунский, карабинерный и легкоконный, а два полка казаков послал перерезать дороги на Вильну и на Гродно. По знаку Леонтия Леонтьевича, от кавалерийских полков отделились первые два ряда, образовав линию фланкеров, и рысью двинулись вперед к неприятельской пехоте, державшей наготове заряженные ружья. Фланкеры принялись стрелять из карабинов и пистолетов, готовясь в нужный момент расступиться перед следовавшими за ними полками; поляки дали залп, и на них тотчас налетела галопом русская конница с саблями наголо. Перезарядить ружей им не дали; расскакавшись почти до самого берега Вилии, русские поворотили коней и ударили с тыла; в пять минут весь отряд был уничтожен и почти целиком взят в плен.

Грабовский готовился контратаковать, чтобы отбить пленных, но под ним пала лошадь. Это спасло ему жизнь: конный полк повел в атаку Азулевич и был убит; бригадир Косаковский и майор Корсак тоже успеха не добились; Корсак лишь велел своим людям подобрать брошенные ружья, которых оказалось с полторы сотни. В этот момент в Заречье два батальона русской пехоты скатились с пригорков на одну из батарей и ударили в штыки, захватив три из четырех пушек. Всё правое крыло поляков было смято и отступило гродненским трактом через Погулянку на Панары; посполитое рушение разбежалось еще раньше. Генерал Мейен направился к Зеленому мосту на соединение с уцелевшими частями генерала Франковского; там стояла батарея тяжелой артиллерии, которой командовал князь Казимир Нестор Сапега. Русские выкатили свои пушки, пытаясь разрушить мост, но Сапега точной стрельбой заставил их отступить. По сбереженному мосту покатили телеги обоза, артиллерийские упряжки и экипажи генералов; последней уходила пехота – весь польский гарнизон Вильны. Грабовский оглянулся назад – Сапега махнул рукой, и пушки изрыгнули огонь, откатившись назад.

Вспомнились давнишние разговоры в доме отца, которые он слышал в юности: доискиваться совести у магната – зряшное дело, но всему же есть предел! За какие такие заслуги сынок Яна Сапеги получил патент генерала артиллерии в шестнадцать лет?.. Позже, в Кадетском корпусе и в армии, Грабовский тоже слышал много нелестных слов о молодом князе: он-де гордец, недоучка, болтун и пьяница, и на руку нечист… Сейчас он командовал батареей в чине капитана.

Генерал-майор Антон Хлевинский наблюдал за переправой. Все его вещи уже уехали в обозе, но сам он твердо решил перейти через мост последним. Небо затянуло тучами, и сразу стало по-вечернему темно, хотя был только второй час пополудни. Не смолкая, грохотала канонада; переправа по узкому мосту займет несколько часов, только бы успеть… Генералу доложили, что его желает видеть делегат от городских обывателей.

Делегат был похож на стряпчего; уже в летах, сутуловат, опрятно одет, бледен. Сняв шляпу с плешивой головы, но затем надев ее снова, он поинтересовался, есть ли шансы защитить город от полного разорения: да будет известно пану генералу, по всей Вильне пожары, а вы, кажется, намерены отступить? Перекрывая шум стрельбы, Хлевинский прокричал ему, что неприятель обладает перевесом в силе, есть опасность захвата переправы через Вилию, поэтому мы и отводим войска за реку, а для предотвращения полного разрушения города объявим капитуляцию.

Проделав почти тридцать верст, пехота потребовала отдыха, и Грабовский распорядился устроить привал. Люди валились прямо на траву. Некормленые кони тоже устали, особенно артиллерийские. Прибытие майора Корсака, который привез с собой тридцать два фунта фуража, отбитого у русских, и захваченных в плен трех карабинеров с казаком, приветствовали криками «Виват!».

…На закате бомбардировку Вильны прекратили, к тому же пошел сильный дождь. Русские солдаты и офицеры попрятались в оставленных поляками шалашах и бараках, только часовые мокли на своих постах. Около полуночи затрубили трубы, часовые закричали: «К ружью!», все выбежали наружу и стали строиться в боевой порядок. Однако трубы смолкли, а не было слышно ни конского топота, ни шума наступающей пехоты. Темно, хоть глаз выколи, и холодно. Выждав некоторое время, Тучков велел своим людям возвращаться в шалаши. С час спустя он услышал сквозь дрему, как кто-то зовет его по имени, и поскорее отозвался: «Здесь!» Это был адъютант Кнорринга.

– Генерал приказал передать вам, чтобы вы не смели делать ни одного выстрела с вашей батареи: идут переговоры о сдаче города, – сказал он издали громким голосом.

– Хорошо! – ответил Тучков в темноту. – Поздравляю вас и прошу поздравить от меня генерала!

Адъютант поехал дальше.

* * *