Польский бунт

Заночевать там оказалось большой ошибкой. Спать всё равно не пришлось: улицы оглашались женскими воплями и гортанными криками евреев, спешно покидавших город, а гостиницу, где остановились члены комиссии, осаждали беглецы из окрестных деревень и местечек, искавших защиты у «начальства». Паника достигла своего апогея, когда по мощеной площади, на которой стояла гостиница, зацокали подковы и раздалось удалое гиканье. Мы в ловушке!

– Псст! Васпан! – Огинский увидел, как почтмейстер Майснер делает ему какие-то знаки, и поскорее вышел из залы, где комиссары говорили все разом, не слушая друг друга.

Длинный узкий коридор, вонючая лестница со скользкими ступеньками, которые приходилось нащупывать ногой в темноте, выход на задний двор. «За мной идите, васпан. Тише, прошу вас». У калитки смазаны петли. «Осторожно! Пригнитесь». За забором человек держит в поводу коня. «Он вас выведет, васпан. С Богом!»

Все дороги уже перекрыты казаками. Молчаливый проводник вёл Огинского окольным путем. В кромешной тьме они пробирались через дремучий лес, но мужик видел, словно кошка. Когда они выбрались на дорогу, проводник, ни говоря ни слова, указал пальцем вперед. Вглядевшись, Огинский различил чернильные тени, застывшие на фоне темно-серого неба, – засада у моста на главной дороге. «Лошадь добрая, васпан, вывезет».

Конь действительно оказался хорош: Огинский одним духом проскакал верст двадцать, проскользнув мимо всех пикетов на дороге. Но только он остановился передохнуть, как на дороге показались казаки, посланные за ним в погоню. Небо уже светлело, времени на раздумья не было. Михал снова вскочил в седло и остановился только у Кобылки, в дюжине верст от Варшавы, где были выставлены польские сторожевые посты. Лошади требовался отдых, поэтому Огинский задержался там на два часа, а потом поехал шагом, изредка переходя на рысь. На заставе под Прагой он встретил знакомого офицера – бригадного генерала Лазницкого, который огорошил его новостью: наши войска разбиты под Мацеёвицами, Костюшко в плену у москалей, а Суворов идет на Варшаву. Остаток пути до своей квартиры Михал проделал, как в тумане. Как хорошо, что Изабелла уже добралась до Вены.

Глава Х

«Милостивый государь! Практически полный разгром польской армии, против которой я имел честь сражаться, пленение огромного количества солдат, офицеров, военачальников и даже верховного главнокомандующего и вождя революции 1794 года – таковы, государь, следствия событий 10 октября.

Будучи уверен, что Ваше Величество и Речь Посполитая восстановили Ваши полномочия и все прежние права, я обращаюсь к законному правительству с просьбой освободить русских генералов, офицеров, солдат, служащих, сотрудников дипломатического корпуса и членов их семей, а также мужчин и женщин, кои вопреки праву народов до настоящего времени находятся под арестом.

Я желал бы, чтобы все указанные персоны были направлены в расположение армейского корпуса под моим командованием. Рассчитываю на незамедлительное исполнение сей просьбы и со своей стороны обязуюсь предпринять все имеющиеся в моем распоряжении меры для оказания содействия оным персонам.

В надежде на то, что подобные шаги, не приносившие в прошлом никаких результатов, обеспечат Польше спасительный и прочный мир, и я уже в конце нынешнего года смогу лично выразить свое почтение Вашему Величеству, заранее прошу принять уверения в моем весьма высоком к вам уважении.

Барон фон Ферзен».

Понятовский снял очки, положил их на стол рядом с письмом, встал и подошел к окну.

Он уже выпил столько чаш унижения, что вкус горечи стал привычен. Все хотят его погибели. И он снова оказался меж двух огней.

Вряд ли барон фон Ферзен настолько наивен или плохо осведомлен, чтобы думать, будто пленение Костюшки (его печать стояла на письме в подтверждение этого утверждения) вернуло королю утраченную власть. Законное правительство… Все права дает только сила. Чувствовал ли он себя когда-нибудь сильным за все тридцать лет своего правления?.. Сила – это когда можешь диктовать свою волю другим. А он способен только торговаться, ловчить, увиливать, умасливать, уговаривать… Польшу уже не спасти. Соломинка переломилась. Тонкая ниточка, на которой держится его собственная жизнь, – последняя фраза русского генерала. Нынешнее «законное правительство», заседающее в Ратуше, вряд ли рассчитывает на выражения почтения со стороны Ферзена при личной встрече, но если барон не сможет засвидетельствовать его королю по причине… внезапной смерти последнего… скорее всего, эта встреча пройдет еще менее гладко.

Понятовский вернулся к столу, водрузил очки обратно на нос, взял чистый лист бумаги и написал короткую учтивую записку господам из Наивысшей национальной рады, обернул ею письмо Ферзена, запечатал и отослал.

Однако барон ждет ответа от него самого. Нельзя же, в самом деле, признать своим молчанием, что он уже не является правителем собственной страны. Ему ведь предстоят непростые переговоры с Екатериной… С другой стороны, до этих переговоров ещё надо дожить, что отнюдь не само собой разумеется.