Польский рассказ

В управлении Щецинского морского пароходства мне вручили голубую книжечку на двух языках. Книжечка небольшого формата, в твердом коленкоровом переплете, полиграфически оформлена скромно, но из всех книжек, которые когда-либо попадали мне в руки, эта кажется мне самой восхитительной. Иные будоражили воображение и сулили жизнь неведомую… Эта же, размером с небольшой поэтический сборничек, должна стать реальным смыслом моей сегодняшней жизни — мореходная книжка…

В книжечку внесены название судна, его позывные, тоннаж, мощность машин, арматор, порт приписки, имя капитана и круглой печатью удостоверено, что предъявитель сего принят на судно и зачислен на должность младшего рыбака бессрочно.

Ранняя весна… Пригревает скудное солнце. Крепкий щецинский ветер, этот особый, с морской душою, ветер, примчавшийся откуда-то из Африки, с океана, упруго дышит в лицо, морщит серую ленту Одры и поднимает юбки длинноногим девчонкам. Из сквера, что напротив красного здания Мореходного училища, я засмотрелся на порт. В кармане на груди у меня спрятана мореходная книжка. Я сажусь на любимую скамейку и закуриваю. Сколько же пришлось пройти дорог, чтобы наконец добраться сюда! И не потому, что в июле здесь густо пахнут липы, а весной радует глаз густая сочная зелень на фоне воды, и не потому, что широкие просторы здесь, куда ни кинь взгляд, и в сторону Домбя, и в сторону Регалицы, в прозрачном воздухе на горизонте неуловимо переходят в изменчивое море. Отсюда за серым кубом элеватора, если мысленно продолжить взгляд, лежит совсем немнимая водная дорога к морским путям, ведущим во все страны и все порты мира. Отсюда корабли, уходя в плавание, уносили в дальние рейсы мои мысли. Исчезая из глаз, они становились какой-то аббревиатурой, символом чего-то недосказанного.

Долгими часами мечтал я о той минуте, когда на борту первого в своей жизни корабля я миную серую громаду элеватора.

Я спустился по лестнице с вала и по набережной Одры пошел в сторону Длугого моста. По реке астматичный буксир тащил черные катафалки барж, похожие на огромные сплюснутые гробы. Разводной мост был поднят. Тротуар и мостовая вместе с трамвайными рельсами встали дыбом. Они поднялись вверх почти вертикально, будто мост предлагал всему наземному уличному движению отправиться в космическое пространство. Смельчаков, однако, не находилось. Я уже собрался было лезть на зовущий в небо тротуар, но меня удержало присутствие представителя власти в милицейском мундире. Черные катафалки проскользнули под мостом, и мостовая, трамвайные рельсы, тротуары вернулись на свое место. Будто устыдившись собственной фантазии, они вновь покорно отдались во власть каблуков пешеходов и колес транспорта. Я миновал здание таможни и свернул влево. В Рыбный порт ведет улица Котьи Лбы. Я несколько суеверен и не люблю котов, но название улицы мне нравилось. Охранник у ворот порта заглянул в мою мореходную книжку, отдал честь, и я оказался на территории базы. Повсюду пахло варом, стоячей водой, соленой селедкой и весной. Я шел с одного конца каменного причала, облепленного черно-белыми рыбацкими судами, на другой вдоль бесконечного ряда складов и засолочных цехов. Вокруг сновали автокары с бочками и фыркали тракторы с прицепами, загруженными рыбацким снаряжением. Наконец я отыскал свой первый корабль — небольшой дрифтертраулер, который только что пришел с верфи Свиноуйсьця и швартовался к стенке.

Неделей позже я миновал серую тень элеватора и прощальным взглядом провожал уплывающий в сумрак вечерний город с силуэтом словно застывшего в карауле замка Ксёнжонт Поморских. Над широкой гладью Велького залива безмолвно мерцали звезды, темной полосой чернела вдали тень земли, которая потом как-то вдруг и незаметно утонула вовсе в воде и сумерках.

В молчании проплыло мимо нас изваянное из тьмы светом уличных фонарей Свиноуйсьце. Последним во мраке ночи исчезло дружеское плечо волнореза. Судно начало мягко покачивать на волне. В ночной синеве нам прощально мигали еще какое-то время огни Свиноуйсьця и Мендзыздроев, потом исчезли и они.

Утром мы прошли мимо обрывистых меловых берегов мыса Аркона. Качка усилилась. Я держался изо всех сил, но желудок подкатывало к горлу, горькая слюна наполняла рот. Я вышел на спардек, подальше от чужих глаз, и отдал должную дань Нептуну. Стало немного легче. Нас окружало пустынное свинцовое море, сливающееся на горизонте с серым небом. Это было необычно и порой как-то страшно. Ни спереди, ни сзади не было ничего, на чем можно было бы задержать взгляд. Ничего, только море и небо. Глазам недоставало какой-то зацепки. Надо было приучать себя к виду моря.