Польско-литовская интервенция в России и русское общество

В своем труде о Смуте С. Ф. Платонов подчеркивал негативные последствия решения Боярской думы. В результате, по его мнению, «не бояре стали владеть делами в Москве, а то войско, из которого они думали создать себе опору и орудие»[923]. Действительно, со вступлением польского войска в Москву его роль, его возможность влиять на события, происходившие в русской столице, значительно возросли. Тем более что одновременно С. Жолкевский добился у Боярской думы назначения А. Госевского начальником Стрелецкого приказа[924]. Так, лучшие пехотные части русской армии — полки московских стрельцов — оказались в прямом подчинении у иноземного начальника. С. Ф. Платонов был прав, утверждая, что польско-литовская армия в Москве «служила, конечно, не московским боярам, а своей родине и собственным интересам»[925]. Роль, которую могло сыграть войско, зависела от того, в чем заключались его «собственные интересы». В сентябре-октябре 1610 г. во главе армии стоял гетман С. Жолкевский, стремившийся возвести польского принца на русский трон, сотрудничая с русским обществом, а войско, как увидим далее, поддерживало в этом гетмана.

Как отмечалось выше, решение об избрании Владислава было принято Боярской думой, населением Москвы и находившимися в столице дворянскими отрядами, и последующие месяцы должны были показать, как отнесутся к этому решению другие города, подчинявшиеся московскому правительству.

Сразу после принятия решения об избрании Владислава началась рассылка по городам грамот с сообщением о принятом решении, к грамотам прилагался текст августовского договора и текст присяги новому государю[926].

В октябре С. Жолкевский уже мог сообщить Сигизмунду III о первых результатах этой деятельности. К этому времени принесли присягу многие города Замосковного края — Владимир, Кострома, Ярославль, Переславль, Ростов, Суздаль, Углич, Кашин, на севере — Вологда, Белоозеро, Тотьма, на Оке — Касимов, Коломна, Нижний Новгород. Из Казани и Астрахани ответа еще не было[927]. Особое внимание московское правительство уделяло признанию нового государя на северо-западе, где значительная часть территории продолжала считать своим государем Лжедмитрия II[928]. Как уже отмечалось выше, в сентябре 1610 г. туда был направлен целый военный корпус во главе с И. М. Салтыковым и Г. Валуевым. Из отписок И. М. Салтыкова Сигизмунду III можно узнать, как происходило признание новой власти в этом регионе. Дело оказалось нелегким. Когда И. М. Салтыков в конце сентября подошел к Новгороду, митрополит и духовенство выразили готовность «поминать» на богослужениях Владислава, но новгородский посад отказался присягать ему до того, как вернутся посланные в Москву челобитчики и «список с утверженные записи привезут». Лишь после возвращения челобитчиков они выразили готовность принести присягу и впустить И. М. Салтыкова в Новгород. Однако по требованию новгородских горожан он должен был целовать крест, что он войдет в Новгород лишь «с ратными с рускими людьми, а литовских никаких людей в город не пустить»[929]. Таким образом, отношение к «литовским людям» нисколько не улучшилось после подписания августовского договора. От этого соглашения новгородцы, как и московские «чины», ожидали как можно более быстрого вывода польско-литовских войск с русской территории.

Задачей другого воеводы, Г. Валуева, было добиться принесения присяги населением западной части Новгородской земли. В Торжке к середине октября ему удалось добиться успеха: воевода Александр Чеглоков и все население присягнуло Владиславу. Дальше, однако, возникли трудности. Добиться таким же путем мирного подчинения Великих Лук — главного опорного пункта сторонников Лжедмитрия II в регионе — не удалось. Как сообщал в Новгород Г. Валуев, «на Луках… воруют и крепятца». 14 октября он направился «с нарядом» к этому городу[930], но лишь к концу декабря ему удалось им овладеть[931]. В Псков также была направлена «грамота… от Ермогена патриарха и от всех московских бояр больших», и сюда же И. М. Салтыков направил воеводу Корнилу Чеглокова с военным отрядом, но все ограничилось переговорами, и псковичи «креста не целовали королевичу»[932].