Польско-литовская интервенция в России и русское общество

Одну из причин упорства, с которым жители некоторых городов северо-запада России отказывались присягать Владиславу, указал сам И. М. Салтыков в своей отписке. Несмотря на заключение августовского договора, по западным уездам страны ходили польско-литовские отряды, которые вели себя так, как в завоеванной земле. «Великие» послы писали с дороги о продолжающемся разорении уездов Ржевы и Зубцова, об осаде одним из таких отрядов Осташкова[933]. Не лучше обстояло дело и в тех уездах, где действовал И. М. Салтыков: Торопецкий уезд разоряли какие-то «ротмистры», в Старой Русе чинил насилия «полковник козатцкой Лаврин Руднитцкой». «И слыша, государь, — писал И. М. Салтыков королю, — про их такое разоренье, Луки Великие и Невль хотят от них сидети в осаде». И. М. Салтыков просил короля вывести войска с этих территорий, выражая надежду, что после этого «воровская смута» на западе страны прекратится[934].

Из отписок И. М. Салтыкова хорошо видно, что решения о присяге Владиславу жителями Торопца и Новгорода были приняты не вполне добровольно: под Торопцом во время принятия решения стоял Г. Валуев с целым военным корпусом, под Новгородом с И. М. Салтыковым был большой отряд присягнувших Владиславу еще до заключения августовского договора детей боярских Бежецкой пятины[935].

Эти наблюдения, однако, нет оснований относить к тем замосковным, северным и приокским городам, которые, по сведениям Жолкевского, в сентябре-октябре 1610 г. присягнули Владиславу. У московского правительства просто не было военных сил, чтобы посылать их в каждый из этих городов. Более того, в нашем распоряжении имеются данные об активной поддержке в эти месяцы местным дворянским войском московского правительства. Так, в конце сентября н. ст. Прокопий Ляпунов осадил и заставил капитулировать Пронск — один из главных опорных пунктов сторонников Лжедмитрия II в Рязанской земле. 1 октября н. ст. воевода Мирон Андр. Вельяминов, по приказу из Москвы собрав войско, разбил «воровских людей» и занял город Шацк[936].

Принесение присяги означало, что население этих городов и уездов (прежде всего социальные верхи, полномочные принимать соответствующие решения) одобрило условия соглашения, выработанные при участии московских «чинов». Это был несомненный успех, особенно если принять во внимание, что совсем недавно ряд городов Замосковного края целовал крест Лжедмитрию II[937]. Это был успех не только московских «чинов», но и другой стороны, заключившей договор — гетмана Жолкевского, курс которого на возведение польского принца на русский трон путем соглашения с русским обществом получил поддержку этого общества. Вместе с тем С. Жолкевский понимал, что достигнутый успех окажется непрочным, если он не будет закреплен выработкой на переговорах под Смоленском соглашения, отвечающего интересам русского общества, и быстрым приездом в Москву нового государя. Одновременно гетман, как он сам отметил позднее в своих записках, ознакомившись с инструкциями, данными Ф. Андронову и А. Госевскому, был серьезно обеспокоен проявившимся в них стремлением добиться перехода власти над Россией в руки Сигизмунда III. Опыт, приобретенный к тому времени в контактах с представителями разных кругов русского общества, привел этого полководца и политика к убеждению, что «люди народу московского» никоим образом не согласятся на такое решение. Если б стало известно о таких намерениях короля, то это, по его мнению, привело бы «к большим волнениям и затруднению всех дел»[938]. Гетману ничего не оставалось, как ехать в королевскую ставку и отстаивать правильность выбранной политической линии. На стороне гетмана стояло войско. Находясь в центре огромной чужой страны, вдали от родины, в окружении отнюдь не дружественного и с большой настороженностью наблюдавшего за пришельцами населения, офицеры и солдаты королевской армии, вероятно, стихийно ощущали нереальность королевских планов и уже поэтому поддерживали гетмана. Как записал позднее один из офицеров королевской армии М. Мархоцкий, когда войско стало возражать против его отъезда, гетман прямо заявил: «Если я не поеду, королевич к вам не приедет». «И, — писал далее М. Мархоцкий, — согласились мы на его отъезд, а иначе его бы не отпустили»[939].

Как вспоминали на переговорах 1615 г. представители Речи Посполитой, при отъезде гетмана из Москвы в конце октября н. ст.[940], его провожала Боярская дума во главе с Ф. И. Мстиславским, проститься с гетманом высыпало на улицы население Москвы[941]. В этом находили свое отражение надежды, что гетман сумеет добиться одобрения королем и сенаторами условий, предложенных ему московскими «чинами».