Польско-литовская интервенция в России и русское общество

Как рассказывает С. Жолкевский в своих записках, его перед отъездом посетил князь Ф. И. Мстиславский, «а z nim pod sto boiar przedniejszych». Они просили, чтобы король как можно скорее ехал на сейм, чтобы утвердить там условия соглашения, выработанные вместе с русскими послами под Смоленском, и сразу после сейма доставил в Москву королевича Владислава, их нового государя. «Так как знаем, — говорили они, — что из-за молодости королевич не смог бы совладать со столь важными делами, то пусть бы король его милость до его зрелых лет управляет государством»[942].

В чем смысл этого выступления, которое как будто противоречит заявлениям самого гетмана, что русские люди никогда не согласятся на передачу власти над Россией в руки Сигизмунда III[943]? Во-первых, стоит отметить, что гетман, весьма точный в своих определениях, не говорит о том, что к нему официально обратилась с такими предложениями Боярская дума как высший орган власти в государстве. В кн. Ф. И. Мстиславском и сопровождавших его лицах следует видеть тех представителей политической элиты русского общества, которым А. Госевский должен был «тонко и тихо» дать знать о намерениях короля[944]. Их выступление, вероятно, и следует рассматривать как реакцию на услышанное. В. Поляк обратил внимание на то, что эти люди соглашались на временное (до совершеннолетия принца) правление Сигизмунда III. Однако они выставляли при этом определенные требования: принятие условий, предложенных во время августовских переговоров, и приезд принца в Москву. Это, как представляется, была попытка группировки во главе с Ф. И. Мстиславским нащупать почву для возможного соглашения с королем. Это были взгляды одной, сравнительно небольшой группировки, и при общей оценке положения гетман мог не принимать их во внимание.

9 ноября н. ст. состоялся торжественный въезд гетмана в королевский лагерь под Смоленском[945].

В своих записках гетман привел ряд доводов, которыми он пытался убедить короля в правильности избранной им политической линии. Следует, доказывал он, искать соглашения, идти навстречу пожеланиям русского общества («z inklinacją narodu tego… zgadzać»). Если бы инструкции, которые дал А. Госевскому Сигизмунд III, стали бы известны русским людям, то «отступился бы, конечно, тот народ (от Владислава. — Б. Ф.) и кого-нибудь иного взяли себе государем». Началась бы новая война, а войско не стало бы ее вести, не получая жалования.

Указал гетман и на те выгоды, которые принесет избрание Владислава на русский трон и Речи Посполитой, и самой королевской династии. Избрание Владислава обеспечило бы в будущем его вступление и на польский трон, открывались бы новые возможности и для возвращения Швеции под власть польской ветви династии Ваза[946].

В этих аргументах, важных самих по себе, для короля не было ничего нового. Все они были приведены в первой части «Рассуждения» и там же были опровергнуты с помощью убедительных для монарха доводов. Неудивительно, что «закрыты были уши короля его милости для убеждений гетмана»[947]. На переговорах под Смоленском, как увидим далее, гетман, следуя возложенным на него обязанностям, выступил как участник осуществления планов, противником которых он был в действительности.

Отъезд Жолкевского из Москвы стал важной вехой в истории контактов русского общества с властями Речи Посполитой, так как именно после этого приверженцы совсем иной политической линии получили свободу действий в самом центре Русского государства.

Московские успехи Сигизмунда III

Главной фигурой в осуществлении планов, которые должны были привести к передаче власти над Россией Сигизмунду III, стал Александр Госевский, которого с этой целью король, как уже отмечалось выше, направил в Москву еще до заключения августовского договора. Александр Госевский, староста пограничного Велижа и одновременно сотрудник королевской канцелярии, затем королевский секретарь, именно в эти годы стал делать карьеру, которая в конце концов привела его в ряды литовских магнатов[948]. 13 августа 1610 г. он получил высокий пост референдаря Великого княжества Литовского[949], что, несомненно, говорит о расположении к нему монарха.