Полтора года

Я быстренько перебрала сегодняшнюю почту в надежде увидеть корявый треугольничек. Дашин отец, единственный изо всех, так запечатывает свои письма. Даша по-прежнему ждет. Только теперь она уже не бежит навстречу. Сегодня штопала чьи-то колготки и даже не подняла головы. Я заметила только, как замерла иголка в ее руках. Он опять не написал. Хотя по всем расчетам мое письмо он уже получил. Я долго не могла найти нужный тон, писала и рвала. Не будешь же в самом деле выговаривать взрослому человеку — отцу! — за то, что он жестоко, несправедливо, не по-отцовски обошелся с собственной дочерью. У меня не получалось потому, что именно это я хотела сказать ему… В конце концов написала. Суховатое письмо воспитательницы, которая по обязанности сообщает родителям об успехах их детей. И только в конце несколько слов о том, что меня радует уважительное отношение моей воспитанницы к отцу. Она мне, мол, рассказывала (действительно рассказывала), как хорошо работал ее отец в колхозе, как его ценили. Неужели он так и не ответит?

С удовольствием обнаружила в почте письмо Саше Антоновой. Заранее представила себе, как засияет-засветится ее лицо. И получила эту радость — засветилось!

Я вспоминаю свое первое впечатление от них от всех, когда они показались мне на одно лицо. А как тогда Саша? Какой я увидела ее? А никакой. Может быть, даже в большей степени никакой, чем любую другую. И даже потом, когда они стали для меня постепенно проявляться, как изображение на фотобумаге, она оставалась для меня бледным размытым пятном. Правда, порой ее круглое хорошенькое личико приобретало выражение какой-то отрешенности. Она так глубоко задумывалась, что позовешь — и не откликнется. И никак эта ее задумчивость не сочеталась с тем, что мне было о ней известно.

В ее папке я нашла вырезку из молодежной газеты. В ней довольно бойким слогом, как-то очень уж размашисто описывалась драка. Стая оголтелых девчонок накинулась на свою же подругу и нещадно избила ее. О мотивах автор не сообщал ничего. Впрочем, такое бывает и без мотивов. Да и не в этом дело. Зачинщицей этой расправы была Саша Антонова. И вот совместить нашу тихую, часто и глубоко задумывающуюся Сашу с той, осатанелой, из газетного очерка — никак не получалось. Однако я в конце концов нашла объяснение: она резко и внезапно изменила среду обитания и это вызвало своего рода шок. Я где-то вычитала, что подобный шок порой оказывает на подростка более сильное влияние, чем иное длительное педагогическое воздействие. Вычитала, приложила к своей воспитаннице и успокоилась: раз так, могу на нее не тратиться. Рассуждение ленивой идиотки.

Наш мастер Евдокия Никифоровна как-то сказала мне:

— Разговорила бы ты ее, что ли. У меня чего-то не получается. Смурная она какая-то.

Я бодренько ответила, что с Сашей для меня все более или менее понятно, и я не вижу особых причин для беспокойства. На что Евдокия Никифоровна покачала головой.

Об этой женщине мне давно уже следовало написать. Умница и прелесть. Прирожденный педагог. Хотя не только без высшего, но и без среднего образования. Шесть классов сорок лет назад и собственная жизнь — вот ее университеты. Воспитанницы любят ее, доверяют ей полностью, откровенны как ни с кем здесь. И я тоже советуюсь с ней охотней, чем с кем бы то ни было. И тоже доверяю абсолютно. Ее советы, по форме не слишком грамотные, по сути тонки и мудры, У нас в училище она как камертон правды и добра. И это счастье, что она есть у девочек. И у меня.

В сегодняшней почте в одном из конвертов сразу два письма, мне и ей. От нашей бывшей воспитанницы. Письмо к ней начинается так: «Евдокиечка Никифоровночка, вот сколько времени прошло, а я, что ни день, вас вспоминаю. Мама даже удивляется, что у меня с языка не сходит тетя Дуся…» Подобных писем у нее много. Она их не хранит. Девчонок помнит и без того. Я отбираю у нее наиболее интересные. Зачем, сама не знаю.

Возвращаюсь к Саше.

Вот что еще удивляло меня в ней почти с самого начала. То, как меняется у нее лицо, когда она берет из моих рук письмо. Лицо как бы освещалось изнутри. Удивляло меня это еще и потому, что в письмах, которые регулярно присылала ей старшая сестра, я не находила ничего, что могло бы вызвать душевный отклик такой силы. Обычные домашние новости. Среди них довольно подробно о сынишке сестры, Сашином племяннике. «Сегодня Сережа сказал «собака» да так чисто, так хорошо… Дед купил ему автомобильчик, так он целый день бибикает… Манную кашу не любит, а дала гречку, в момент всю тарелку очистил…»

Я заметила, что эти, на мой взгляд, малоинтересные подробности Саша перечитывает по нескольку раз. И еще подумала: как же она привязана к семье, эта девушка, которая, как сказано в ее бумагах, то и дело убегала из дому и пропадала по многу дней невесть где. И я снова подумала: шок. Дался мне этот шок!