Вскоре она начала спать по четырнадцать часов в день. «Я просыпалась в четыре утра, шла в ванную и занималась, что всем казалось очень странным. Мне стучали в дверь и удивлялись, что я там делаю. “Занимаюсь”, – отвечала я. “А почему именно здесь?” – спрашивали меня, а я в ответ: “Знаете, мне так нравится”. Тогда они говорили: “Почему бы тебе не пойти в общую комнату?” Но если бы я туда пошла, то пришлось бы с кем-нибудь общаться. А этого-то я и избегала». К концу года она почти перестала есть обычную пищу. «Я съедала семь или даже девять плиток шоколада в день, потому что мне этого хватало, чтобы не ходить в столовую. Если бы я пошла в столовую, меня стали бы спрашивать: как ты себя чувствуешь? А это последний вопрос, на который я бы хотела отвечать. Я продолжала заниматься и закончила год, потому что была невидимкой и никому не показывалась. Если бы я слегла, из школы позвонили бы родителям, и пришлось бы объяснять, а я не могла никому показаться, чувствовать общее внимание. Мне и в голову не приходило звонить родителям и говорить, что я хочу домой, хотя я чувствовала себя в ловушке. Я как будто была в каком-то тумане и не видела дальше пяти футов – а даже мама находилась в шести. Я так стыдилась своей депрессии, я была уверена, что обо мне говорят ужасные вещи. Ты знаешь, что я стеснялась выйти в туалет, даже когда была одна? Я хочу сказать, что в публичном месте вышла бы куча проблем. Но даже одна я себя не выносила. Мне казалось, что как человек я ничего не стою, даже в таком простейшем деле. Мне казалось, будто кто-то знает, что я там делаю, и мне было стыдно. Это было ужасно больно».
Лето после десятого класса оказалось тяжелым. У Клодии на фоне напряжения развилась экзема, которая мучает ее и поныне. «Находиться среди людей – ничего мучительней я и вообразить не могла. Даже просто разговаривать с кем-то. Я избегала мира. По большей части я лежала в кровати, задернув шторы. Свет ранил меня». Лето шло, и она наконец начала принимать лекарство – имипрамин. Окружающие заметили стойкое улучшение, и «к концу лета я даже нашла в себе силы съездить с матерью на день в Нью-Йорк, чтобы пройтись по магазинам, и вернуться. Это было самое захватывающее и энергичное мое дело тем летом». Тогда же она сблизилась со своим психотерапевтом, который остался близким другом.
Осенью Клодия поменяла школу. В новой школе ей предоставили отдельную комнату, лекарства принесли улучшение. Она чувствовала, что за лето родные наконец оценили ее душевное состояние как реальную проблему, и это очень помогло. Она усердно училась, посещала много дополнительных занятий. В выпускном классе она стала старостой, а потом поступила в Принстон.
В Принстоне она выработала многие из способов выживания, которые остались с ней на всю жизнь. При всей своей замкнутости, она тяготилась одиночеством, и, чтобы решить эту проблему, шестеро друзей по очереди укладывали ее спать. Часто они оставались с ней в постели – она еще не жила половой жизнью, и друзья уважали это, просто составляя ей компанию. «Спать с кем-то, тесно прижавшись, стало для меня важным антидепрессантом. Ради этой близости я бы отказалась от секса. Отказалась бы от еды. Отказалась бы от походов в кино. Отказалась бы от работы. Я хочу сказать: я отказалась бы от всего, оставив только сон и отправление естественных надобностей, только бы быть в безопасности и чтобы было к кому прижаться. Честно говоря, я не удивлюсь, если это стимулирует химические реакции в мозге». Чтобы перейти к следующей стадии физической близости, Клодии потребовалось время. «Я всегда стыдилась своего обнаженного тела. По-моему, я ни разу даже не примерила купальник, чтобы не переживать по этому поводу. Я не первая в этом мире попробовала секс. Люди потратили немало времени, чтобы убедить меня, что секс – это хорошо. Я так не думала. Годами я считала, что это не для меня. Как газировка – пока не попробовал, ты ее не хочешь. Но в конце концов я переменила мнение».
Зимой на первом курсе она ненадолго отказалась от лекарств. «Имипрамин, который я принимала, давал побочный эффект, и всегда не вовремя. Как раз в тот момент, когда я должна была говорить перед полной аудиторией, рот пересыхал так, что я не могла пошевелить языком». Очень скоро Клодия снова погрузилась в депрессию. «Я снова не могла пойти поесть, – объясняет она. – Каждый вечер мой друг готовил мне обед и кормил меня. Он делал это восемь недель. Причем прямо в своей комнате, так что мне не приходилось есть в присутствии посторонних. Постоянно хотелось научиться обходиться без лекарств, а когда ты в таком настроении, не понимаешь, как плохо обстоят дела».
В конце концов друзья уговорили Клодию снова начать принимать лекарства. Летом она каталась на водных лыжах, и как-то раз возле нее вынырнул дельфин и долго плыл рядом. «Это было самое ясное свидетельство того, что Бог есть. Мне показалось, что я не одинока, ведь он рядом». Ее настроение поднялось до такой степени, что она снова перестала пить таблетки.
Спустя полгода она вернулась к лекарствам.