Полупрозрачный палимпсест

После поздней обедни было венчание. Народ уже разошелся. На дорожке у паперти стоят молодожены лицом друг к другу: белобрысый, с тонкими чертами, очень худой человек высокого роста, в круглых очках, в осеннем незастегнутом пальто с поднятым воротом, но без шапки, которая торчит из кармана; он опирается на палку; и молодая женщина в коричневой, козьего меха, шубке до колен, из-под которой виден подол белого платья, в цигейковом же сером капоре с длинными завязками до груди, с меховыми шариками на концах. У ее ноги на земле лежит обмякший, кофейного цвета рюкзак. Из храма выходит иеромонах в теплой скуфье и черной стеганой безрукавке поверх рясы, в левой руке плоский футляр для облачения, правой по очереди благословляет подошедших молодоженов, причем мужчина поспешно вешает палку крюком на левую руку, но она падает в снег; женщина быстро ее подбирает; монах что-то долго говорит им, обращаясь то к нему, то к ней. Потом они идут по узкой дорожке к машинам – один впереди, двое позади, он прихрамывает, палку держит в левой руке, она накинула рюкзак на правое плечо, подсунув большой палец под лямку; свободные их руки – ее в перчатке – сцеплены. Монах открывает багажник «рено», кладет туда футляр и достает такой же величины плоский прямоугольник, завернутый в белую мягкую бумагу, и, держа его в обеих руках, говорит что-то молодоженам. Подходит настоятель, объемистый, пожилой, в толстой рясе, суженной в талии, похожий на петербургских ванек на старых гравюрах, без шапки, черные с проседью волосы гладко расчесаны на прямой пробор ровно посредине; борода седая только по краям; лицо семитическое, несколько напоминает Менделеева. Благословляет их небольшой иконой; они неловко кланяются; прикладываются по очереди к иконе, на которой замерзли капли святой воды; священник что-то объясняет, потом подает икону женщине; мужчина открывает заднюю дверь «рено»; туда идет сначала рюкзак, потом она влезает внутрь, потом он, потом его палка, дверца с первого раза не захлопывается, глухо ударив о край его пальто. Иеромонах садится за руль, подбирая рясу; долго и громко разогревает мотор; слева под выхлопной трубой на снегу образуется пятно копоти. Настоятель скорым шагом идет к дому; автомобиль, попятившись и развернувшись, медленно отъезжает, волоча за собой облако белой с искрой пыли.

Сцена седьмая.

Воскресенье, сумерки

Узкая, но довольно поместительная кухня с большим окном точно такого же размера, что и в комнатах. Глубокий подоконник служит крышкой для посудного шкапа с дверцами. Пожелтевший кафель и кое-где выбитый доходит до высокого потолка. В правом дальнем углу дверь на черную лестницу, заставленная приземистым холодильником. У одной стены белая, сравнительно новая плита о четырех горелках; напротив старый концертный пианино, на котором навалены ноты, русско-английский словарь без корешка и несколько пузырьков с лекарствами. Посредине, ближе к окну, круглый стол на гнутых ножках и два стула. На одном сидит Любарский, Хилков на рояльном, Сороканич на подоконнике, образуя весьма тупоугольный треугольник, высота которого равна диаметру стола. На столе бутылка красного вина и два пустых бокала, третий, едва пригубленный, стоит на салфетке на крышке пианино. Разговор начался почти час тому назад, и по лицу Любарского видно, что он желал бы его поскорей закончить.

Любарский. …триста пятьдесят скважин по периметру.

Хилков. Когда это?

Любарский. Начали два с половиной года тому назад. Грех было не воспользоваться – у них там работы такой капитальности раз в поколение бывают.

Хилков. И долго они возились?

Любарский. Недавно кончили, да и то не совсем… довольно было времени, чтобы за сравнительно небольшое денежное вложение…

Сороканич (наливая ему и себе из бутылки, смеясь) …сделать довольно весомое, хоть и неприбыльное! Виват, господа! За наш конкордат!

Чокаются, пьют.

Хилков. Что же вы вложили, если не секрет?

Любарский (улыбаясь и закуривая). Разумеется, секрет.

Хилков. Вы обещали все разсказать.

Любарский. Всего не обещал, только то, что можно, и это уже рассказал. А впрочем… (поворачивается к Сороканичу) Боб?.. Можешь ты в общих чертах изложить матерьяльную часть? (Поворачивается снова к Хилкову.) Он и инженер, и физик, крупный специалист этого дела и всяких других, ему и карты в руки…

Сороканич (садится опять на подоконник). Домик, однако, отнюдь не карточный… Ну хо-рошо. Грубо говоря, мы пользуемся улучшенным птифуром, то есть Пи-Ти-Эй-Фор. Это пластифицированная взрывчатая смесь из следующих составляющих…

Любарский. В общих чертах, пожалуйста. Едва ли это может быть интересно неспециалисту.

Хилков. Нет, отчего же, мне именно интересно. Я даже запишу – можно?

Любарский. Пишите, если хотите, но будьте осторожны с записями этого рода.