Полупрозрачный палимпсест

Хилков. Да, я знаю, о ком вы. Нашли после его смерти на грифельной доске. Лучшие его стихи. Там у него перед этим: «Время течет, как река, сквозь туман, / В темный безвремения океан».

Веригин. Время не есть ли способ и образ измерения изменения? Мера перемены, так сказать?

Хилков. Но ведь и время – понятие временное.

Холодковский. Это ваше открытие?

Хилков. Нет, это было открыто любимому ученику: «Времени больше не будет».

Сороканич. У нас его уже и теперь нет. Пора.

Все поднимаются со своих мест. Холодковский, Нина и Сороканич идут в переднюю и одеваются, за ними выходят Любарский и Хилков, но Любарский его останавливает на пороге комнаты.

Любарский. Подождите здесь, пожалуйста, я сейчас, мне нужно с ними обговорить кое-что.

Хилков. Но они еще вернутся сегодня?

Любарский (с заминкой). Не все… сразу… подождите минуту.

Выходит.

Действие четвертое

Сцена шестнадцатая

Хилков. Ведь назначено на половину четвертого, не так ли?

Веригин. Да, на три тридцать.

Хилков. Неужели они будут полусуток там торчать на холоде?

Веригин. Не совсем так. Но всех подробностей вам знать необязательно, как Любарский вам говорил, чтоб не отягощать совести.

Хилков. Да, но я совершенно все-таки не имею понятия о том, как технически все это произойдет. Любарский темнит, когда доходит до этого пункта, а вы все ведете себя так, будто я опасно больной, в присутствии которого некоторых вещей нельзя упоминать.

Сцена семнадцатая

Любарский возвращается, пропуская вперед себя Нину в шубке и капоре. Она взволнованна, глаза блестят. Подает Хилкову руку.

Нина. Спасибо вам, и простите нас.

Хилков (смотрит ей в глаза, потом целует ей руку). Какая холодная! Простить – за что? Это я должен благодарить вас за такое неправдоподобное ко мне доверие.

Нина. Ну так прощайте, не поминайте лихом.

Хилков. Разве мы не увидимся? А где же ваш муж?

Любарский. Они с Бобом уже внизу.

Поспешно выходит с Ниной.

Хилков (вслед). Но мы еще увидимся?

Любарский (уже из коридора). Да-да, я сейчас…

Сцена восемнадцатая.

Вторник 4 часа вечера

Солнце садится, вот-вот зайдет, сумерки, похолодало, от реки задувает сыростью с мелкими градинками и несет гарью и особенным московским запахом мерзлого мусора. Трое гуськом поднимаются от набережной вдоль Кремлевского сквера: Сороканич держит руки в карманах зимнего пальто с капюшоном и с большими деревянными пуговицами, за ним Нина с черной сумкой, последним Холодковский с палкой. Из-за Холодковского идут медленно. Сороканич выглядит забавно в инфракрасных, похожих на мотоциклетные очках и с накладными усами; остальные двое без грима, хотя у Нины на голове русый парик вместо шляпы. Проходя мимо Набатной башни, Сороканич задерживается у мемориальной доски на стене около места убийства Бориса Ельцова, чтобы дать Холодковскому перевести дух.

Сороканич. Не видел тут этой доски. Когда ее повесили?

Нина. Вы ведь знали его?

Сороканич. Шапочно. Вы, кажется, тоже? Вот уж в ком две страсти уживались без крупных ссор.

Нина. Назовите одну, и я назову вам другую.

Холодковский. По-моему, Любарский в свое время явно пережал с русской литературой.

Нина (немного обиженно). У меня тогда ничего другого не было на свете.

Сороканич. Женщины.

Нина. Это третья.

Сороканич. Тогда не знаю. Мужчины?

Нина. Да будет вам. Тщеславие и зависть.

Холодковский (негромко). Де мортуис…

Сороканич. Ну, этого у кого же нет, и с чем это не уживается!

Нина. У вас нет, у Игоря нет.

Холодковский. У меня есть. Я очень всем прохожим завидую, даже вот ему, например.

От Покровского собора к Царской башне им наперерез шибко идет монах с портфелем, в бархатной скуфейке, в серой куртке поверх подрясника, фалды которого забрызганы бурой смесью снега и дорожной грязи. Холодковский вдруг узнает в нем о. Елисея, бормочет «вот-те-раз» и, взяв палку под мышку, сколько может прибавляет ковыляющий шаг, пытаясь пройти незамеченным.

О. Елисей. Игорь Владиславич, постойте!

Холодковский делает еще несколько шагов.

О. Елисей. Да постойте же! Я вас издалека узнал!

Холодковский останавливается. Нина впереди тоже. Сороканич, не оборачиваясь, продолжает идти к площади.

Холодковский. Нина, вы идите, я скоро.

Нина колеблется, потом кланяется о. Елисею и медленно переходит к Варварке.

Холодковский. Простите, мы не можем задерживаться, у нас срочное дело.

О. Елисей. И я догадываюсь какое. Не говорите ничего. Я еще вчера вечером тут кругами ходил, и сегодня мне что-то говорило, что я вас увижу где-то здесь. Ведь я был на даче у жены Хилкова, когда вы ей позвонили.

Холодковский. Не я, нет. Давайте отойдем к башне, тут на виду…

Делают несколько шагов от фонаря к стене.