Полупрозрачный палимпсест

Сороканич. Да, важное… Так не хотите? Ну, сейчас захотите. А я с вашего позволения или без оного еще одну. (Так же быстро осушает вторую.)

Хилков. У вас, кажется, отклеивается ус, что случается в очень плохих детективных романах.

Сороканич (не обращая внимания на раздражение Хилкова, резким движением срывает накладные усы и сует их в карман штанов; потом садится). Да, в романах… Вы третьего дня спрашивали, как можно инициировать детонацию птифура на большом расстоянии, да такой массы, да еще и периметрально заложенного. Любарский сказал тогда какую-то ерунду об упреждении. Никакого упреждения больше чем на две и шесть десятых секунды, да и то ненадежных, в схеме с такой огромной массой нет, а за две и шесть десятых из зоны полного поражения не выскочишь и катапультой. Должен быть человек, который, сидя внутри, вручную соединит провода с… ну, грубо говоря, с электромагнитым генератором и в нужное время тривиально замкнет цепь ключом.

Хилков. И этот человек – Любарский?

Сороканич. Любарский с Веригиным… следят, чтоб никто не забрел в зону.

Хилков. Я думал, у вас для этого есть люди…

Сороканич. Вы всех знаете, других нет. Все еще не хотите? (Наливает себе и подвигает другую Хилкову. Хилков встает и с видом ошеломленного человека, которому вдруг стал внятен говор воробьев, смотрит на него, пытаясь поймать его взгляд, но это ему не удается.) Еще вы вот спрашивали о распределении ролей. Нет, там не Любарский, там Игорь. Так было задумано с самого начала… То есть сначала была только фантазия Юлика и мой технический проект, и никого, кто бы… Он пришел с Ниной и вызвался… У него рассеянный склероз, Юлик разве не говорил вам?.. Паралич… Без хотя бы одной жертвы ничего нельзя было сделать: все другие варианты приводили бы к огромному их числу. Вот тут все его рукой написано, род обращения – это будет пущено в Интернет сразу после.

Хилков. Но это чудовищно… И как же это возможно?.. И он только что женился…

Сороканич опять подвигает ему нетронутую рюмку и опрокидывает свою.

Сороканич. Вот это-то самое скверное… Нина – боюсь, что она…

Хилков. Что она – что́?

Хилков втянул живот в подвздошьи и напряг плечи. Потом протянул руку к рюмке и выпил так быстро, что пролил немного на усы и бороду, и вытер рот платком; потом плюхнулся на стул и потер лоб и глаза. Сороканич отвернулся и, глядя в черное окно, сказал: «Она сидела в траншее у стены с двадцати трех. В ноль пятнадцать должна была войти внутрь с эскалатора, передать Игорю второй рюкзак с зарядом для нижнего отсека с саркофа-гом и сразу выйти. Вы, может быть, спросите, почему она, а не я или Веригин: так они хотели, им нельзя было отказать. Я с инфракрасным биноклем ждал до часу, она не выходила, в час тридцать я должен был ехать сюда, чтобы предупредить вас и уносить ноги».

Сороканич сидел теперь за столом, обхватив лицо руками на раздвинутых локтях, отчего кожа на щеках съехала к скулам, а широкий нос сделался еще шире.

«И вы боитесь… – сказал Хилков, хватаясь за соломинку, – что она не успеет выйти вовремя?»

«Я боюсь, дорогой мой Юрий Палыч, что она не выйдет совсем, – сказал Сороканич, не меняя положения и поэтому несколько придушенным голосом. – Они могли заранее так уговориться, хотя, конечно, возможно и то, что она уже там решилась и он не может ее убедить уйти. Или уже и не хочет».

Хилков встал и прошелся по комнате. Потом налил себе еще рюмку и уже не так торопливо выпил. Казалось, спирт согревает только верхнюю часть туловища, тогда как конечности и живот оставались ледяными.

«Разве Любарский не ожидает, что она выйдет?» – сказал он тихо.

«Они с Веригиным теперь сторожат один на углу Ильинки, другой Никольской, – сказал Сороканич. – За десять минут до детонации они уйдут. По плану она должна мимо прожектора пройти стеной в Александровский, и они могут не увидеть ее в темноте».

«Но разве ничего нельзя сделать? Ведь еще есть время…» – сказал Хилков.

Сороканич переменил положение, переместив теперь лоб на подставку из указательных и средних пальцев, большими упираясь в щеки, и так покачал головой.

«Ничего нельзя, – произнес он медленно. Посмотрел на часы. – Через час и семь минут все будет кончено так или иначе. Даже если вы позвоните сейчас в полицию, остановить нельзя – они там взорвут и себя, и тех, кто попытается им помешать».

«Выходит, вы меня пригласили быть свидете-лем самоубийства? Да еще двойного!» – Хилков подошел к столу и крепко сжал руку Сороканича ниже запястья. Тот, вставая, высвободил ее и, положив обе в карманы штанов, привычно присел на подоконник.