Полупрозрачный палимпсест

Тетради эти нельзя назвать дневником в настоящем значении слова. В одну из них, меньшего размера, графиня заносила, иногда с большими перерывами, свои петербургские наблюдения и характеристики встретившихся ей лиц и положений, особенно при дворе, а в другой большею частью характерные или забавные происшествия, рассказанные ее русскими и иностранными знакомыми. Собственно, из всех документов, которые я хотел увидеть в имении Дурамов, эти тетради графини Луизы занимали меня больше всего. Я знал об их существовании, но только чудом разыскал их – одну в чулане усадебной конторы, другую в книжном шкапу в коридоре, среди амбарных книг с родословиями скаковых лошадей и расходами на барский стол. Прочитав их не без труда (у Луизы Дурам была ясная, но весьма своеобразная скоропись), я был вместе разочарован и вознагражден: с одной стороны, как уже сказано, о Пушкине там нет ни слова, с другой же, там имеется много любопытнейших современных зарисовок и анекдотов, содержащих новые подробности и даже новые сведения о людях, которых Пушкин знал хорошо, а также много анекдотов исторических. Поставщиков всех этих сведений у графини Дурам было, конечно, немало, но можно думать, что главными были кн. Козловский и кн. Трубецкой, часто посещавшие посольство.

Даже в английских источниках содержатся только скудные сведения о графине Дурам, а о русских нечего и говорить[46]. Одна из ее записей позволяет узнать, что она родилась 7 апреля, но решительно нигде нельзя узнать в точности, в котором году. Зная, однако, что граф Грей женился осенью 1794-го и что Луиза была его первой дочерью, можно думать, что в будущем году или через год будет ее двухсотлетняя годовщина[47]. Я нахожу ее саму и ее петербургские записки настолько замечательными, что надеюсь вскоре опубликовать их в оригинале и по-русски. Для настоящей же, предварительной, публикации я выбрал самые типические образцы нескольких родов, в своем дословном переводе, несколько стилизованном с тем, чтобы вернее передать слог подлинника. Должен сказать, что все ее записи, не исключая даже выписок из журналов о сроках вскрытия Невы, носят легкую печать никак не высказанного, но ощутимого снисходительного удивления цивилизованного путешественника при виде чересчур резких местных нравов или даже чересчур бурного проявления местных стихий. Тут нет и отдаленного сходства с плоскими глупостями маркиза де Кюстина; вообще почти нигде не найдешь прямо выраженного суждения графини Дурам о предмете ее записи. Здесь скорее соединение английской пытливой наблюдательности с английской же готовностью невозмутимо выслушать любой парадокс, будь то смешнейший указ о длине усов и цвете оконных переплетов или нелепая сплетня о тридцатилетнем побочном сыне покойной осьмидесятилетней старухи, сообщенная при ее отпевании в церкви. Таков общий тон и подбор ее наблюдений в Петербурге. Вот четыре из них.

1. [Приводимые здесь сведения о Чернышеве рассказаны много лет спустя Юзефовичем Бартеневу гораздо подробнее и ярче[48], но эта запись интересна именно тем, что сделана в 1836 году и, стало быть, доказывает, что в свете тогда говорили о низости очень сильного министра. Заключительный анекдот, кажется, оригинален.]