Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

«Случайности, вы не случайны…», —
так думал я в мгновенном сне,
пока бежал кривой, как чайник,
автобус по лесной стране.
Он припадал на поворотах
на правый бок, на левый бок,
и вдруг меня окликнул кто-то…
Иль, может, это сделал Бог?
Держа детишек на коленях,
иль сумки (там кефир, морковь),
вокруг дремали на сиденьях
все, с кем я постигал любовь.
Сидела школьница немая,
которую я целовал,
тогда еще не понимая —
запомнит по губам слова…
Сидела дурочка из клуба,
в веснушках пышка-билетер…
А рядом дылда пялит зубы,
из пятиюродных сестер.
Молчала рыжая студентка,
зажав в ногах виолончель…
любившая играть раздетой
«Полет шмеля»… а я был шмель.
Сидела и жена майора,
тайком любившая меня…
Дремала девочка из хора,
как конь в ремнях… о ночь моя!
Сплошная «ягода-малина»,
чуть с тленным запахом вина,
дремали женщины картинно
вокруг меня… так на же, на!
Твои, увы, завоеванья!
Смотри и за стояк держись!
А вдруг в томленье, в ожиданье
они прожили эту жизнь?
А вдруг же, воздевая руки,
они рыдали по ночам?
Ловя о дальнем милом слухи,
что где-то ходит по цветам.
Не ты ли обещал им страстно
любовь до гроба?.. Ну так что ж,
покуда не найдешь бесстрашно
их всех — покоя не найдешь.
И ни при чем тут заклинанья
ночного духа — Сатаны.
Прощенье будет на прощанье —
тогда тебя отпустят сны.
Но ведь за каждою из женщин,
за каждой встречею в ночи
сверкает чертик свой, как жемчуг,
и лезет огнь в подол свечи…
Беда, коль дьяволу с бородкой
ты продал душу, но страшней,
коль сотня совладельцев бродят,
как по ковру, в душе твоей.
Когда снесло тебя теченье…
когда хозяин твой — толпа,
а их перстов кривые тени
не сгонишь, словно мышь, со лба.
Полуказак, полутатарин,
в аду болтаясь, как в раю,
по мелочи ты разбазарил
жизнь беззаветную свою.
И если уж искать хромого,
заносчивого князя тьмы,
затем, чтобы он молвил слово:
отныне царствуем здесь мы,
чтоб мне средь маяты, напасти,
с тяжелым холодом в кости,
одной лишь поклониться власти —
и этим силу обрести.

Глава вторая ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

11

Дверь не была взломана. Правда, перед порогом натоптали, но ключ вошел в замок легко, и я, оглядываясь, как вор, ступил за свой собственный порог.

Здесь было сумеречно — все-таки и в кухне, и в жилой комнатке на окнах тюлевый полог. Я шагнул ближе, зная — с улицы не увидят, и отпрянул: мимо дома шли торопливо двое солдат с овчаркой на поводке. Солдаты были в мешковатых куртках, мятых серых брюках и тяжелых ботинках. Собака же, узкая, остроголовая, с желтым пятном вроде креста на голове рвалась вперед. И не сразу до меня дошло — а ведь голубушка идет именно по мою душу, к дверям моей квартиры — по сладким запахам духов Наташи.

Да быть такого не может — через столько часов учуять! Ведь и ветер дул, и листья летели, и машины воняли бензином… И к тому же собаки остались на службе только у пограничников. Да еще, как я слышал, у таможни. А здесь какая граница? Граница между жизнью и смертью, ха-ха? Конечно же, пес тащится с хозяевами по делам, не относящимся ко мне. Но почему же то остановится, то вернется, ткнет носом туда-сюда и — вперед, к моему тротуару, наискосок — к углу моего дома?