Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Погодь!.. — остановил ее Колотюк. Он недоуменно смотрел на меня. — Ты сюда шел — она была? — Теперь я уж и не знаю… — медленно цедил я, потирая лоб. — Чувствую себя хреновато… Заехал домой после больницы, забрал ее и сразу к вам…

Колотюк и Анна переглянулись. По их взглядам можно было понять, что меня, конечно же, ограбили.

— А ну, срочно к тебе! И в «ментовку»!..

На «Volvo» подкатили к моему дому. Вот наш подъезд, стоят старушки, испуганно смотрят на меня, и я понимаю — в квартире побывали гости. Да, дверь открыта нараспашку. — Вот так вот ворвется с автоматом… и застрелит! — слышу перешептывания. — Но этот-то сосед наш! Музыкант! — Все они музыканты!.. — А это — цыганка… — Все они цыгане!.. А может, и чеченцы… переоделись… Из разговоров понимаю — сбежал из воинской части солдат с оружием, и вот его ищут по городу с овчарками. Конечно, это остроумная «утка», запущенная людьми Мамина. Ну и тем лучше. Как славно все сложилось. Мы вошли в мою квартиру — все сдвинуто, перевернуто: тахта, стулья… словно Наташа — крохотная «Барби», которая могла спрятаться под лежанкой. — Так ты что, не увидел ничего этого? — поразилась Анна. — Когда за скрипкой-то заходил?

Я осторожно ответил, потирая лоб: — Когда заходил… кажется, тут было побольше порядка… Может, они в два приема? Не знаю, не знаю. — Я застонал.

А в дверях уже стоял милиционер, худенький юноша с тоскливыми глазами, — соседи вызвали.

— Кто будет потерпевший? — спросил он, доставая блокнот.

— Потерпевшим будет… то-есть, потерпевшим может стать любой, — огрызнулся Колотюк, продемонстрировав, как ни странно, чутье к русскому языку. — А вот СТАЛ потерпевшим наш музыкант Сабанов Андрей Михайлович. Скрипочку увели. Что еще Андрей?

Я сделал вид, что оглядываю жилье. — Так, по мелочи… бритва «Филипс»… телевизор «Самсунг», маленький такой… — Я что-то еще бормотал, сам не зная для чего лепил неправду, со страхом ожидая дальнейшего развития событий. Милиционер записывал. Неожиданно вошел еще один сотрудник милиции, судя по погонам — капитан. Он курил и разглядывал меня. Если бы я вспомнил о законах субординации, я бы сразу сообразил: поступок для офицера чрезвычайный. Когда, какой капитан придет к простому ограбленному человеку на дом? И если я всетаки почувствовал что-то недоброе, то именно по взгляду вошедшего.

— Ну, все, иди пока… — он выгнал молоденького милиционера и в лоб спросил у меня. — Где был ночью? — Послушайте, — вдруг закипел Колотюк. — Зумавел э маря ле наеса… пробует море пальцем! Во-первых, не на «ты»! И не он, а его ограбили! Он ночевал в больнице из-за сердечного приступа… а тут кто-то похозяйничал. — Да, — почти не размыкая губ, полу-спросил, полу-согласился капитан. — Поехали.

— Куда?.. — прошептал теперь я сам. Хотя прекрасно понял, куда. — Но мы его не отдадим!.. — заволновалась Аня и перебросила черную пышную косу с груди за спину. — Вы не там ищете! У него, у него украли! Андрей, покажи ему паспорт… Он здесь прописан.

Но хмурый офицер милиции ничего не стал объяснять — кивнул на дверь, и мы вдвоем вышли. Футляр от скрипки я почему-то прихватил с собой. За нами недоуменно последовали Колотюк и Аня. Я с капитаном сел в старый мятый «Жигуленок», а мои коллеги по цыганскому театру — в «Volvo».

Через несколько минут обе машины оказались перед современным синим зданием в семь этажей, с ослепительной алюминиевой крышей в готическом стиле, с отгороженным двором, автоматическими воротами и проходной.

— Что это? — спросила Аня.

— Гостиница «Кристалл»… офис Мамина, — пробурчал Колотюк. Ничего не понимаю, ромалэ. — Но было видно, что он уже о чем-то догадывается, и вся эта история ему очень не нравится.

А я понял — теперь мне надо стоять на своем, иначе хана. — Если хотите, можете с нами подняться, — буркнул офицер «цыганам», может быть, из симпатии к ним — наверняка не раз видел их если не на сцене, то в ресторанах. — Характеристику дадите.

Молодые парни в глаженых костюмах цвета мокрого асфальта расступились, дав нам возможность войти в лифт. Финский лифт мягко поднял на четвертый этаж, и на выходе нас встретили точно такие же молодые охранники, почти мальчишки, но с неподвижными, чекистскими совершенно глазами (сужу по старым кинофильмам). Один из них, достав из кармана маленькую телефонную трубку, шепнул в нее и, услышал ответ, буркнул нам:

— Четыреста первый номер.

Я уже знал, кто нас ждет. Но знать бы, что меня ждет. И хорошо это или плохо, что со мною коллеги по «Ромэн-стриту». Начну врать — поддержат ли?

Мы ступили в огромный гостиничный номер-люкс, уставленный золоченой арабской мебелью в стиле рококо, если я в этом что-то понимаю. Мамин сидел вдали, в углу, за письменным столом, худой, сутулый, в узких поблескивающих очечках на лошадином лице. Не знай я его раньше, подумал бы — какой-нибудь бухгалтер или ученый из Академгородка, ни за что бы в голову не пришло, что это и есть местный «вор в законе» или как там его. Лидер. Авторитет. Мамка с хреном, как зовут его березовские пацаны.