Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Я отскочил от окна. Да нет же, они что-то другое ищут. Не сошелся же свет клином на маленькой красотке?! Да и не пограничники это и не таможенники — знаю я их форму. Скорее, вневедомственная охрана какая-нибудь… или из зоны хлопчики. Или спецы из армии — им сообщили, что где-то взрывчатка спрятана, а то и наркотик… Собаки в этом деле первые помощники.

Но нежданные гости завернули за угол, в наш двор — слышу, как заливаются лаем возле подъездов родные сявки. Все-таки ко мне?! Господи, сейчас породистые когтистые лапы царапнут коричневый дерматин моей двери — мол, здесь, сюда она вошла… и пришедшие люди, погладив оскалившегося зверя, вышибут ногами филенчатую преграду на пути.

Словно кто подсказал — я вырвал из кармана измятую пачку сигарет «Прима» и, приоткрыв дверь, трясущейся рукой быстро вышелушил, сколько сумел, табака из оставшихся в наличии трех сигареток на пол перед порогом. Видел в кино — так делают. И тут же заперся. И услышал — они вбежали в подъезд. Тяжело дыша, позвонили ко мне в дверь. Не помог табачок.

Я не отвечал. Пес заскулил, ему приказали молчать. Сейчас, сейчас… Сейчас взломают, ворвутся — и овчарка бросится мне на шею. Выдам я, где прячется сейчас Наташа или нет? Как будто кто-то другой за меня холодно рассуждал. Выдам или нет? Жизнь бездарно прожита, но вот такую красоту встретил… «На мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной». Не выдам, конечно. А не выдам — на всякий случай прирежут, подозревая, что без меня не обошлось, коли собака сюда привела. А выдам — мне все равно не жить, Мамин не простит…

За дверью о чем-то негромко говорили. И — о радость! — вдруг затопали прочь, бренча спичками в карманах, позвякивая кольцом ошейника. И я понял — им дано было задание найти след, и только. А придут сюда сейчас другие люди. Надо немедленно смываться. Господи, как же повезло! Явись я минутой позже…

Машинально схватив футляр от скрипки (зачем он мне?), выскользнул в огромное пространство подъезда — по счастью, ни на лестнице, ведущей вверх, ни внизу, нигде никого не было… А куда, собственно, бежать? Если он подключил даже военных… Нам с Наташей надо навсегда покинуть этот город, эту область. Но как?

Растерянно стоял я возле своего дома — и не мог двинуть ногой. День был солнечный, почти жаркий, как летом, в Сибири случаются подобные осенние дни. Летит, поблескивая, паутина, снова набухли почки на кустах вербы и смородины, высаженных возле ржавых железных гаражей. У кого-то есть машины. Или хотя бы мотоциклы…

Что же придумать? Переждать врозь?

Совершенно непонятно, почему сразу не вспомнил о своей сестре, которая вместе с нашими родителями проживает не так далеко — в закрытом городке. Да, да, вот же где можно затаиться! Там бы нас не нашли. Но как туда попасть?.. У Наташки паспорта нет. Одному туда забраться?

Время, время идет… Может, мне срочно появиться на новой работе? Как ни в чем ни бывало. Собака указала след… Ну и что? Может, я дома и не ночевал сегодня, а там какие-то нехорошие, незнакомые люди были? Понимаю — уловки наивны… Но будь что будет. Глупо улыбаясь (наверное, так заяц тянется в пасть удава), я медленно побрел к центру города, к длинному бетонному зданию, где располагается фирма «Ромэн-стрит».

Колотюк, увидев меня, дернул себя за ус, заорал: — Кого чую? — и обнял, как отец блудного сына, постукивая лопатой ладони по спине и (чего я очень не люблю) даже по заднице. — На свако бировли кэрэл авдин… не каждая пчела дает мед, но ты!.. Наконец-то! С кем же загулял? С какими бабами кувыркался? — Да сердце прихватило… — бормотал я, выбираясь из мощных объятий. — В первой областной у знакомой медсестры полежал… — Кто такая? Как зовут? — послышался сзади грудной голос Ани-цыганки. — Еще не спала с тобой, но ревную!..

Мы пошли вместе обедать в дешевое кафе на первом этаже. Мне было тут же объявлено, что вечером мы снова играем в роскошном «Яре». Что публика просит больше тюремных мелодий. — «Мурку» не забыл? — спрашивал, подмигивая, Колотюк. — А «Постой, паровоз, не стучите, колеса»?

Подмывало спросить, не видели ли они благодетеля Валерия Петровича, но я прикусил язык в самом прямом смысле. Сиди, молчи! Наверно, кровь во рту.

— Ах, наш скрипач! А я-то в «скорую помощь»… а они приезжают — там заперто! — мурлыкала Аня. — Теперь я сама тебя буду лечить… материнским молоком! Ха-хаха!.. — И мы еще не поднялись из-за стола, она — видимо, для того, чтобы для интимного разговора удержать возле себя — схватила за ручку футляр от моей скрипки — он лежал на пустом соседнем стуле — и удивленно замигала крашеными черными глазищами. — Такая легонькая?!

И тут я мгновенно понял: здесь, здесь спасение… Медленно насупился и, забрав футляр, положив на колени, открыл его и сделал потрясенный вид:

— Господи!.. — Зачем я так сделал, и какие могут быть последствия, я еще не просчитал. Но инстинкт иногда ведет вернее пули. — Что?.. — побледнела легковерная Анна и заглянула в пустой футляр. — Украли?.. Но никто не подходил? Где метрдотель?..