Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

В ушах у меня грянула блатная песня, которую я среди прочих играл Мамину всего два дня назад: «Я ж у тя не спрашиваю, что у тя болить… а у тя я спрашиваю, что ты будешь пить… Пельзенское пиво, самогон, вино, „душистую фиалку“ али ничего?» Интересно, «душистая фиалка» — это одеколон?

Едва глянув на нас, Мамин тихо сказал пареньку у входа:

— Гостям кофе, коньяк… пусть в голубом холле подождут… и сам посиди с ними… пока мы с Андреем Михайловичем… — Ага, и имя-отчество знает.

«А карманы в этот раз не шмонали, — почему-то мелькнула мысль. — И даже футляр не открыли. Запросто мог с оружием пройти. Или в этот раз не заметил каких-нибудь магнитных приборчиков?.. Или со мной уже все решено и обратно не выпустят?»

— Вас не удивило, что я вас пригласили? — все так же тихо издалека спросил Мамин. — Да подойдите сюда. — Я подошел ближе по мягкому, роскошному ковру. Валерий Петрович смотрел на меня поверх очечков со странной, как бы стеснительной полуулыбкой. — Вы все уже знаете?

«Что я знаю? А я ничего не знаю. Пил. Валялся у подруги. А меня ограбили. Скрипку украли. Где валялся? А в больнице… в реанимационном отделении на кислородных подушках… Если позвонить сейчас Нине… телефон узнать просто… и спросить: „Подтверди, был я у тебя в гостях?“ Она — фаталист, хоть и молится католическому кресту, она скажет: „Да“. За что меня сюда? Недоразумение…» Что-то в этом роде я уже несколько минут бормотал, стоя в трех шагах от человека, который, как было известно всему городу, при первом подозрении может хладнокровно убить даже ближайшего приятеля…

— Пардон, пардон… — поморщился Мамин. И нажал на кнопку. В дверях появились два мордастых парня. Где-то я их видел. А, возле того самого гастронома, где встретил на свою беду или великое счастье Наташу. Тогда они были в шелковистых зеленых спортивных костюмах и лузгали кедровые орехи. — Мелькал?

Парни кивнули.

— Один их них, — прохрипел тот, что пониже ростом, с расплющенным носом. И прохрипел он эти слова, видимо, зря — я сразу заметил неудовольствие на лице Мамина. — Он, он! — поправился охранник Наташи.

Но я уже понял — не один я приставал на улицах к разрисованной юной красотке. Но не стал пытаться сразу же использовать оговорку охранника — сделал вид, что мимо уха пролетело. И заговорил громко о другом: — Пришли бы, спросили, о чем хотели спросить… А двери ломать? Единственную скрипку сбондили… как мне теперь жить?! — Я высоко поднял желтый футляр. — Да и зачем им скрипка? Как на гитаре, на ней не получится…

— Какая еще скрипка? — нахмурился Мамин и снял очки.

Я объяснил. Охранники попятились. — Не брали! Валерий Петрович! Как было? Собака привела…

— Я тебе о другом!.. — зашипел Мамин. — Что-то ты хлебало раззявил? Кто забрал инструмент?

— Не брали, Валерий Петрович!.. Если б взяли, мы бы с этим футляром… в него хорошо «калашников» входит… — оправдывался уже откровенно и, к моему ужасу, вполне доказательно кривоносый охранник. Но Мамин, видимо, знал доподлинно: некоторые его парни нечисты на руку, и уже поверил, что именно они украли. Кивнул подбородком — мол, идите вон. — Валерий Петрович!.. — униженно лепетали, отступая к двери, парни. — Валера!.. — Но ни на секунду не посмели задержать более его внимание — вышли.

Мамин долго смотрел на меня, то закрывая глаза надолго, то открывая. Над ним висел портрет улыбающегося Президента России. По левую руку на секретере высились, мерцая, спортивные кубки, по правую руку из гнезд на стене торчали разноцветные флаги спортивных обществ, сияли шелковые вымпелы с пришпиленными значками.

«Он подошел к нему походкой пеликана… — неотвязно крутилось в голове. Достал визитку из жилетного кармана. И так сказал ему, как говорят поэты: — Я вам советую беречь свои портреты… Выйду я отсюда живым или нет?» — Ты не знаешь, где моя Наталья? — наконец, спросил Мамин.

Голос у него был спокоен, почти равнодушен, и я поразился его самообладанию. Переспрашивать, кто такая Наталья, было глупо. Весь город наслышан о его молодой жене. А уж если я пытался заговорить с ней на улице, то не мог хотя бы не знать о страшной новости. Я сделал понятливое лицо.

— Я думаю, какие-нибудь падлы выкрали, требуют выкуп?.. — И добавил. — За такую красавицу — конечно…

— Зачем она в твой дом заходила?

Я вздрогнул. Вот самый страшный вопрос. И что тут придумаешь? Ну, быстрей же! Отвечай!

— Может, нарочно ее завели? Чтобы следы запутать… Знают же — цыганский ансамбль… иногда встречаемся с вами… — Меня трясло. — А цыгане воруют.

— Цыгане воруют лошадей… — еле слышно отозвался Мамин. И долго молчал. Потом вынул из сверкающей коробочки черную сигарету, чиркнул зажигалкой, прикурил. — Посмотрим. Сколько стоит скрипка? — Что?.. — Кажется, о другом заговорил. — Ну, смотря какая, Валерий Петрович… Хорошая — тысяч двадцать-тридцать долларов. Моя была дешевле.

Он кивнул, не глядя в глаза.