Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Да, но какие бывали и срывы!.. Как раз в год их второй с Натальей женитьбы (ему 34 года, ей 30) Поперека решил, что интересная жизнь кончена… пил неделю и надумал в ванной наложить на себя руки… порезал вены бритвочкой «Нева»… Раньше, в ИЯФе, талантливые работы делал, а здесь, в новом нищем красносибирском Академгородке, ничего невероятного не получается. Не хватает аппаратуры. Общения, зубастого окружения. Ждать, когда подъедет новая молодежь? Обещали Москва и Питер? Ничего, ничего уже не будет — в стране обвал… начало девяностых… каждый предоставлен сам себе…

Но, к счастью, его огромный темперамент не мог смириться с прозябанием. И он нашел занятие себе — и на пользу людям, конечно…

И понятно, любая больница для него — потерянное время. Бездарно потерянное. На четвертый день лежания в палате Поперека уговорил жену, с трудом бубня одно и то же и показывая пальцами нечто вроде квадрата:

— Пиеси фоки… нао… (Принеси фотки. Надо.)

— Уж не прощаться ли надумал? — усмехнулась она, все же понимая, что Поперека задумал что-то другое.

— Как Ленину… — хмыкает. При чем тут Ленин?

Притащила семейный альбом, поставила ему на колени и стала листать, взглядывая на него — он мигал: узнаю… бурчал:

— Ну, коечя… (Ну, конечно). Кия… (Киря.) Ма-а… (Мама.)

Всех помнит.

— Гает пиеси…

— Газет? Не принесу! Тебе мало той публикации?! Нет!!!

Он молча смотрел на нее, взгляд сумрачный и непонятный, как у зимней вороны.

— Приведи сына.

— Сына? Пожалуйста.

Кирилл явился пухлый, все с теми же пошлыми усиками. На левой кисти вытравлено «Чечня», на правой — звезда. А на груди у него, как помнит Поперека, — выколота группа крови — так у всех спецназовцев — B(III)Rh+, под плюсом капелька синяя. Сын рассказывал, что просил нарисовать на руке — врачи не согласились, руку же оторвать может.

— Пиет, — произнес отец.

— Здорово, — откликнулся огромный в сравнении с Петром Платоновичем сын. И мягко пожал руку.

— Можешь идти в мою квартиру, — сказал Петр Платонович.

Кирилл ничего не ответил, сел рядом и смотрел на отца. Может быть, раскаивается, что дерзил ему? Недавно, утром на кухне, как бы между прочим, брякнул:

— Вот придем к власти, мы вас всех, интеллигенцию, повесим.

— Кто мы? — не доверяя показной глупости, пробормотал отец, глотая чай и яростно шурша многослойной газетой.

— Мы, нацболы. — И румяный, с усиками под казачка сын покрутил ложечкой в чашке и с важным видом добавил, как бы даже процитировал напевно. — Не замараны черные наши рубахи.

— Что?! — Поперека вскочил, ухватил двумя пальцами сына за кончик уха. — Что ты плетешь, Киря?! — Даже задохнулся. И едва не вывернул мальчику с хрустом хрящик. — Ты понимаешь, что плетешь?!

Сын застонал, как в детстве, в нос:

— Отпусти! Чё, юмора не понимаешь?..

Жена вошла на кухню, строгая, серьезная:

— Дети… — Удивленно поплескала ресницами. — Укольчики сделать? Немножко сбавить давление?

Отец и сын, склонясь над столом, пыхтели и медленно краснели. Петр Платонович вновь сграбастал отброшенную газету. «Юмор». Ничего себе юмор. Если шутишь, говори сразу, что шутишь, — и без того душа разорвана…

Сын принес в больницу отцу яблок. Он сегодня не надушился одеколоном — знает, что старший Поперека не любит конфетные запахи.

— Выглядишь ты, батя, нормально. А все-таки плохо, что ты ни с кем.

«В каком смысле?» — вскинул брови отец.

— Одинок, как волчара. Пора определяться.

— Да что вы все, спелись? Что, революция скоро?

— Скоро, — убежденно кивнул сын. — Ты можешь смеяться, но она будет.

— И что, в коммунисты идти?

— Да хоть в коммунисты. — И трудно было понять Попереке, шутит сын или серьезно говорит. У него, у Кирилла, характер еще круче, нежели у отца. От матери перенял лукавство, сохранив зычный голос и таранную уверенность отца. — Обрати внимание, ты один из самых знаменитых у нас ученых, а к тебе только родные тащатся. Потому что не знают, как к тебе относиться. А придут — ты еще и обидеть можешь.

Вмешалась, войдя в палату, Наталья.

— Ладно, сын, беги. Ему сейчас уколы будем ставить.

Явилась и медсестра, пышная и румяная, как большой снегирь.

Кирилл, чем-то похожий на нее, подмигнул ей и, немного кривляясь, выпятив живот, парадным шагом зашагал прочь. А подмигнул, конечно, чтобы родителей задеть — у него уже, как сам признавался, имеется зазноба. Узнать бы, кто. Он в городе почти не бывает. Неужто из милиции тоже человек? Не дай бог. Ему нужна нежная, нежная жена… он же контуженный, в него столько ампул церебролизина вогнали военные врачи, да и сама Наталья… у него в голове гематома… до сих пор случаются припадки эпилепсии…

Приход сына невероятно взволновал Попереку. Ему даже показалось, что в глазах слезы. Этого еще не хватало! Ты что, боялся, что он не навестит?!

Нет, тут что-то другое…

— Дай мне сотовый… — трудно проговорил Петр Платонович. И заметив удивление на лице жены, добавил твердо. — Надо!

13