Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

«Ему плохо… — догадался Поперека. — Наверное, у самого что-то случилось. Но как я отсюда могу помочь?»

В последний раз Петр Платонович был у него в гостях весной, на праздновании дня рождения, вместе с сотрудниками. Запомнилось, как бедно в малогабаритной квартире Васи. Хоть и тесно, он почему-то не открыл дверей ни в спальню, ни в комнату сына. По слухам, жена ушла от него в пору очередного братушкинского запоя, а сын, женившись, снял в городе угол и тоже не навещал отца — видимо, не мог простить за мать. В зальчике, где Братушкин, собственно, и жил, в одном углу стоял старый телевизор, в другом тихо осыпалась елка с погасшими лампочками. Спал он на узкой тахте, над изголовьем висела старая ленинградская гитара. Ветхий разноцветный коврик прыжками бегал под ногами людей по скользкому линолеуму.

Братушкин особо переживал разлад с сыном. Он ему на четырнадцатилетие купил мотоцикл (кстати, и Поперека в тот же год купил мотоцикл — марку подсказал Вася), помог мальчику поступить в институт (устраивал за деньги на курсы подготовки). И вот, празднуя свой «полтинник», Вася вдруг заморгал, заплакал, сорвал со стены шестиструнку и запел песни «Боже какими мы были наивными»…

Братушкин играет на любом музыкальном инструменте. Вместе были в гостях у академика Алексеева — Поперека удивился, увидев, как Вася аккуратно исполнил на белом рояле «Фюр Элиз» Бетховена. Такой вот самоучка, пальцы корявые, а точные…

Кстати, с академиком Алексеевым он куда раньше Петра Платоновича познакомился, работал с ним по договору на «оборонку». Алексеев однажды и рассказал Попереке: сразу после армии, наслышанный (наверное, опять-таки по вражескому радио) про гибель наших подводных атомных лодок, Вася написал письмо в Министерство обороны — предложил делать подводные лодки с двумя пусковыми установками — на носу и корме. А не клепать «гробы» на 120 человек — их же легче засечь. И как будто предвидел — ныне матросы боятся на них выходить в море, из лодок сделали береговые АЭС. А ведь можно было бы в самом деле конструировать маневренные, небольшие, с экипажем в три человека в съемной кабине — отстрелялись и отцепились. А пустой небольшой корпус нехай идет на дно…

Академик Алексеев, сверкая очками, помнится, сказал:

— Не ценим своих. Если бы Васька в Америке жил…

На стенах в квартире Братушкина ни одной фотографии. Ни одной картины или эстампа. Плохо живет Вася, одиноко. Стрёмно, как говорит он сам (вместо слова стыдно). А ведь достоин хорошего счастья, одаренный человек. Немногословный. Это сегодня он что-то разворчался. И всё сворачивает на письмо Жоры из Америки.

— Наверно, по пьянке Жора травит… тоскует — вот и обижает… Ты ж сильнее его. Ты бы, конечно, куда выше взлетел… — Далась ему эта высота. — Нет, правда… я же вижу, все время здесь сам по себе… никогда не расскажешь… в Новосибирске-то хорошо было, да? Мне не повезло.

Может быть, не стоило бы Попереке рассказывать о первых своих годах в науке, но Братушкин странным образом засиделся, не уходил, и Петр Платонович, тронутый его визитом в больницу, заговорил неповоротливым языком, пожалуй, таким же трудноразборчивым, как у Васи. Хотя редко он рассказывает о себе, а уж жаловаться на что-нибудь — никогда, Поперека гордый.

— Да, Василий, конечно, повезло. Все зависит, куда в какое время на парашюте приземлишься. Третий курс — специализация. Я оказался на раскаленной сковородке — в Институте ядерной физики! В лаборатории у Игоря Евдокимова, которая лазерами занималась. Естественно, начинаю с нуля. Дуб дубом. Но мы сделали лазер, у него рекордные параметры… ну, сколько мощности с метра длины… сто ватт с метра мы получали… это по договору с институтом атомной физики, еще Александр Николаевич Прохоров был живой… Измерили вероятности переходов… раньше был разнобой в литературе… а наши данные вошли в энциклопедию по лазерам… П-двадцать-ноль один… основной переход для СО-два… и так далее… Потом бац — новая программа, придумали новый тип ловушки… магнитная для будущего термоядерного реактора…

— Бутылочная? — глухо спросил Братушкин, не оборачиваясь. Он слушал!

— Нет! — дергая шеей, оживленнее заговорил Поперека. — Да! Но многопробочная… И как раз в аспирантуру поступил… Ловушка уже была рассчитана… Смирнов, Будкер… а мы должны были сварганить эксперимент… Работа как раз диссертабельная… я два года отдал… Мы начали на полгода позже американцев и на месяц раньше опубликовали результаты, то есть обогнали их… Она для меня, как лучший тест для молодого ученого по физике плазмы. Конечно, Юра, конечно, конечно, конечно!.. повезло, что оказался там… Иногда что-то случайно получается, но сам знаешь — когда много работаешь, желания материализуются… Нас трое вкалывало — я, Евдокимов… и один парень — инженер. Когда народу много, это Чикаго, говорил Евдокимов. А когда группа маленькая, каждый виден, как суслик на лугу. Три — оптимальный вариант. Наш инженер Женя, кстати, недавно приезжал, песни пел в Доме ученых, бард, ты не слушал?.. он сейчас в Америке…

Братушкин угрюмо молчал.