Полвека в океане. История рыбных промыслов Дальнего Востока в рассказах, очерках, репортажах

Задувало от норд-оста уже порядочно, а в ближайшее укрытие надо было идти миль десять. Так, с «авоськой» за бортом, и телепались, притом лагом к ветру и волне. Старый дизель одышливо хекал, выплевывая искры в трубу, и в конце концов не выдержал форс-мажора, скис. Так объявил Дед.

Механики, бросив «разбитое корыто» – разобранный редуктор лебёдки с выкрошенными зубьями шестерен, подались в машину. Вскоре стало известно, что гавкнулись сразу два топливных насоса, а масляный забастовал.

Всю почти ночь ремонтировались, всем нашлась работа в машине. Капитан использовал трал как плавучий якорь, чтоб удерживать судно носом к волне.

Под утро шторм разыгрался молодым тигром, взвинтив себя до царственного рыка. С трудом выбрав траловые доски, обрубили «авоську» с рыбой. Жаль, конечно, но каждый понимал: не пришлось бы себя жалеть…

На пяти цилиндрах (один насос исправить не удалось) еле дочапали до бухты, пологой, полуоткрытой, но всё же – хоть относительное убежище.

Стали, слава Богу, на якорь. Со склона сопки, косым срезом наполовину укрывшей сейнер от ветра, несло сучья, сухую листву, пыль и даже мелкий гравий. Палуба опустела, матросы, измотанные бессонной ночью, упали в койки…

Ветер поминутно крепчал и заходил к осту, а это значило, что убежище все больше и больше становилось символическим. «Тур» трепало на якоре, как цепного пса, сатанеющего от злобы. С мостика в радиорубку спустился старпом.

– Петрович, якорь дрейфует.

– Сколько?

– Да метров с десяток уже есть.

– Скажи Деду, пусть немедленно завязывает с ремонтом, и подрабатывай двигателем.

– Уже сказал, да Дед говорит: топлива осталось часов на десять-двенадцать работы.

– Замечательно! – «Обрадовался» кэп в сердцах. – Ну прямо как в анекдоте, якорь в нос. Про черенок от лопаты, знаешь?..

И тут начался капитанский час. И оказалось, что никакого капчаса не будет, потому что весь флот со вчерашнего вечера стоит у пирса, а по «Туру» объявлен радиопоиск. Чоп катился со снежной горы, превращаясь в здоровенную бочку. Сначала тявкал завлов комнатной болонкой, потом пилил замдиректора рыбозавода: «Подводите вы нас, Кривоносов, подводите крепко, тут с планом нелады, так вашего чепэ ещё нам не хватало». Третьим по рангу раздалбывал капитана начальник отдела безопасности мореплавания аж из самого «Приморрыбпрома».

– Как вас угораздило? – Рычал начальник. – У вас же в документах Регистра русским языком сказано: удаление от берега не более двадцати миль. Ваши суда давно все на месте. Какой же чёрт вас туда занёс, я вас спрашиваю? Приём!

– Про чертей, гм, – Петрович прочистил глотку, – я мог бы долго рассказывать, да не время сейчас. Черти вон всю акваторию Петра Великого загадили, вот и «занесли» нас сюда. За рыбой! Ну а то что вы нас искали… Спасибо. И – простите за беспокойство. Приём.

Высокое начальство молчало, видно, захлебнувшись неэфирными словами в адрес какого-то паршивого, понимаешь ты, капитанишки-аварийщика, который мало того, что… так еще и позволяет себе…

Последним вышел на связь оперативный диспетчер службы наблюдения за флотом, призванный руководить всеми спасательными операциями на бассейне. Пожары, пробоины, посадки на мель – его каждодневная вахта. Он деловито и вполне по-человечески справился о силе ветра в районе аварии, о состоянии сейнера, предложил помощь. Спокойствие в бурю – великая сила, единственно, может быть, способная противостоять шторму. Капитан, тоже очень спокойно, ответил, что недалеко есть колхозные суда, так что в крайнем случае, мол, помогут…

Когда из портяночной духоты кубрика – даже в безветрие – поднимешься на палубу, тебе кажется, веет свежак. А тут полыхало так, будто шли на фрегате под всеми парусами. Расклинившись в тамбучине, закрывавшей их от прямого попадания ветра, хапали разинутыми ртами тугие обрывки воздуха и созерцали клокочущую бухту.

Только было Валька успел подумать, что Малышу теперь не надо ездить ни в какие музеи Айвазовского, как парень шагнул через высокий комингс на открытую палубу.

Океан-Нептун словно ждал этого момента. Он так дохнул в бухту, распахнутую прямо на восток, да нет, не дохнул, а дунул, раздув чудовищные щеки, что сейнер передернуло и, похоже, сдуло с гребня. Резко скренило на левый борт, и Малыша понесло. Валька, не отпуская одной рукой дверь тамбучины, сделал фехтовальный выпад и успел второй перехватить его за робу. Он очень вовремя втащил романтика в укрытие. То, что нависло над левым бортом, походило на Фудзияму с картин японских художников. И когда священная эта гора обрушилась на палубу, мотобот, тросами принайтованный к киль-блокам на левом борту, оказался каким-то образом на правом, шваркнулся с лёту о сталь фальшборта, хрупнул яйцом и перевалился за борт со всеми своими сорока лошадиными силами. По ногам хлобыстнуло тёплой, точно кипячёной, водой, и пришлось спешно задраивать дверь…

– Ветер – тридцать метров в секунду… так… это выходит больше ста километров в час, – вслух считал «первоклассник». – А у нас, получается, ход всего пять, так, десять километров…