Полжизни

Ч?мъ-же передъ этимъ «мірскимъ» д?ломъ показалось мн? мое хуторское хозяйство? Пуст?йшей забавой, или поблажкой барской широкой мошн?! И то и другое — не стоило честнаго труда и головной натуги. Ну, какія тутъ «соломор?зки» и «зерносушилки», когда милліоны народа стояли на порог? своей скотоподобной кр?пости, когда у каждаго челов?ка съ душой дрожалъ внутри вопросъ: пустятъ-ли эти милліоны на вс? четыре стороны, какъ желаетъ того майоръ Лессингъ, «безъ кола, безъ двора» или дадутъ имъ клочекъ земли, утвердятъ и закр?пятъ въ ихъ в?ковой жизни общину?

Посл? крестьянскаго двора, я обнюхалъ и то, ч?мъ держится вся финансовая машина нашей Руси православной., безъ чего ни одинъ питомецъ «народнаго просв?щенія», въ род? меня, никогда-бы не выкарабкался. Искренно, безъ слезливой сантиментальности, я почувствовалъ себя должникомъ сермяжныхъ зипуновъ. По ц?лымъ днямъ, поздней осенью и ранней зимою, толковалъ я съ моими медв?жатниками, рискуя даже возбудить въ у?здныхъ властяхъ всякія подозр?нія. Свободнаго времени у меня всегда на это хватало. Графскій хуторъ отошелъ на самый задній планъ: я смотр?лъ на него, только какъ на средство жить среди народа и участвовать лично на великомъ праздник? его освобожденія…

Теперь, когда я это записываю, слова мои кажутся мн? если не книжными, то по крайней м?р?, черезчуръ торжественными. Десять-дв?надпать л?тъ сд?лали свое, и то, что теперь творится, вовсе не то, о чемъ тогда думалось; Но въ ту минуту никакое слово не казалось слишкомъ громкимъ; тогда сл?довало начинивать себя такими словами, чтобы не слыхать зубовнаго скрежета, раздававшагося отовсюду. Русскіе журналы и книги получили для меня новый смыслъ. Я зачитывался статьями, гд? впервые раздалось слово за мужицкую душу «съ над?ломъ», гд? защищали мужицкую общину отъ наб?говъ ученыхъ профессоровъ политической экономіи. Перечелъ я «Записки Охотника» и понялъ, что и у нашихъ литературныхъ отцовъ не было ничего выше и жив?е «этого д?ла>. Только мы, хоть и не ум?емъ писать, ближе стоимъ къ зипунамъ. Они — добрые господа»; а мы — строптивые, но потянувшіе-таки лямку разночинцы. На насъ какой-нибудь «Антонъ Горемыка» наводилъ ужь тошноту: — а в?дь и въ немъ тоже мужичекъ обсахаренъ на славу и сотни душепріобр?тательскихъ женъ проливали надъ нимъ слезы, гд?-нибудь на Женевскомъ озер? или въ Сорренто.

Даже въ письмахъ графа звучала нота особой тревоги. Онъ собирался «д?йствовать» не на шутку и объ хутор? почти меня не спрашивалъ. Въ первыхъ числахъ декабря онъ повторилъ свое приглашеніе — прі?хать погостить въ Москву. Вызывалъ онъ меня не только для того, чтобы «развлечься», но и потому еще, что въ настоящее время, когда «близится такое крупное событіе, когда мы такъ двинулись впередъ, было-бы особенно отрадно под?литься съ вами взглядами, да и вамъ самимъ будетъ дышаться зд?сь другимъ воздухомъ».

Да, воздуху тогда вс? хот?ли, и объ воздух? всякій толковалъ. Я по?здки не только не испугался, но обрадовался ей. Мн? нужно было хватить собственной грудью того, что наполняло наши столицы. Я съ н?которымъ душевнымъ сокрушеніемъ вспомнилъ, что ничего-то я не видалъ, кром? двухъ губернскихъ городовъ, гд? я жилъ школьникомъ, сперва съ краснымъ, потомъ съ голубымъ воротникомъ.

Къ Святкамъ я кончилъ вс? хозяйскія продажи; составивъ отчетъ и давъ инструкціи Капитону Ивановичу, двинулся на Муромъ въ Москву, полный особыхъ подмывательныхъ ожиданій, чувствуя себя моложе, ч?мъ я былъ въ седьмомъ класс? гимназіи, съ небывалой во мн? бойкостью и ц?нкостью къ всякимъ впечатл?ніямъ.

О «настоящей графин?» я ни разу и не подумалъ.

XV

Москва показалась мн? куда какъ велика и характерна. Въ первый разъ, въ?хавъ на Театральную площадь, я почувствовалъ себя истымъ провинціаломъ. Изъ рогожной почтовой кибитки поглядывалъ я направо и нал?во, и даже мысленно повторялъ заученные когда-то въ гимназіи Пушкинскіе стихи:

Мелькаютъ мимо будки, бабы, Мальчишки, лавки, фонари, Дворцы, сады, монастыри…

— На Садовую! весело крикнулъ я ямщику и немного смутился.

Графъ взялъ съ меня слово остановиться у него. Въ посл?днихъ двухъ письмахъ онъ еще разъ возвращался къ этому предмету и сообщалъ подробности о моемъ пом?щеніи, въ антресоляхъ, «совс?мъ отд?льно», съ ходомъ изъ передней. Я, на хутор?, принялъ это предложеніе довольно см?ло. Мн? захот?лось попасть сразу «въ самое пекло» дворянской жизни, гд? нав?рно я увижу и услышу все, что мн? нужно знать «насчетъ этой эмансипаціи», какъ тогда выражались въ пом?щичьемъ обществ?. Пора было стряхнуть съ себя дикость и безпомощность увальня, погляд?ть чорту въ глаза и уб?диться въ томъ, что онъ вовсе не такъ страшенъ.

Но когда я весело крикнулъ ямщику: «На Садовую!», я все-таки смутился: житье въ графскомъ «антресол?» представилось мн? въ н?сколько иномъ св?т?. Я захот?лъ большей свободы въ этомъ большомъ город?, гд? меня ждали неиспытанныя ощущенія.

«Кто еще знаетъ, думалъ я, какова-то графиня. Я не нам?ренъ держать себя управителемъ; а пользоваться только квартирой, совс?мъ не являться къ господами — тоже нельзя будетъ».