«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Отмечая активизацию дворянства края, нельзя обойти вопрос: насколько оно было подготовлено, хотя бы морально, к масштабным социальным преобразованиям? Отечественные историки разных времен глубоко этот сюжет не разрабатывали, ограничиваясь или короткими замечаниями, или переносом на украинскую почву общероссийского положения о нежелании большинства дворянства освобождать крепостных. В то же время еще автор публикации «На заре крестьянской свободы», ознакомившись с перепиской, предположил, что сочувствия Крестьянской реформе «на юге, в Малороссии было по-видимому более, чем в центральных губерниях», и привел в подтверждение ряд цитат из писем полтавских и черниговских помещиков. Например, из Полтавы местный помещик, чье имя не указано, писал в Петербург:

Наконец великое дело освобождения появилось на официальном горизонте. Примеру литовских дворян последуют и дворяне нашей губернии. Взгляды мои вам известны, и я буду бесконечно счастлив, что, быть может, увижу в скором времени осуществление самых задушевных моих желаний. Всякий день молю Господа Бога продлить мою жизнь, чтобы увидеть начало великаго дела^[1605].

Критически настроенный к своим братьям по классу и хорошо знакомый с местным дворянским сообществом, Г. П. Галаган вынужден был констатировать в письме к М. А. Максимовичу 15 сентября 1858 года: «Губерния (Черниговская. — Т. Л.) необыкновенно пестра во всех отношениях. Хотя, разумеется, есть многия, с которыми нельзя согласиться, но, сколько мне известно, общее направление получше некоторых других губерний»^[1606]. Благосклонно он отозвался и о составе Черниговского губернского комитета: «…составлен из людей дельных, и кажется, что дело пойдет порядочно»^[1607]. Правда, это было до начала его работы. В письме к В. В. Тарновскому от 10 декабря 1857 года из Киева Галаган передавал реакции на рескрипт Александра II, демонстрировавшие полную приверженность региональной элиты к правительственным инициативам: «…все дворянство зашевелилось, и все вообще остаются довольны!» ^[1608]

Наряду со стремлением включиться в работу, достаточно распространенным мотивом в тогдашних писаниях было тревожное ожидание неизвестного будущего, ощущение необходимости реформы и одновременно неготовности общества к сложному социальному перевороту. А. П. Бакуринский, представлявший в Черниговском комитете Городницкий (Городнянский) уезд, писал, что в начале 1858 года «настроение умов было в каком-то тревожном ожидании свободы». Тревога дворянства объяснялась автором этой «Записки [очевидца о современном вопросе]» тем, что «…большинство не верило в добросовестность правительства… и думали, что губернские Комитеты просто игрушка, для того чтобы занять дворянство»^[1609]. С этим связана и непоследовательность, непродуманность, импульсивность действий дворян. Одни стали переселять крестьян на новые места, чтобы «прежнее их местожительство оставить за собою», другие записывали крестьян в дворовые, третьи предоставляли людям свободу. Кроме того, как писал Бакуринский, «почти все закладывали свои имения, но если вы спрашиваете у таких людей, для чего они это делают, то получите ответ: все так делают… другие же говорили на это так: Бог знает, что нас ожидает впереди и что будет с нашим имением, может быть, придется и оставлять имения, а с деньгами всегда и везде хорошо, их никто от меня не отберет, не так, как имение»^[1610].

Уже в начале работы губернских комитетов в Малороссии существовали определенные представления относительно того, кто чего стоит и какую пользу может принести делу. Причем наиболее активные прибегали к различным средствам, в том числе и к интригам, для привлечения в комитеты нужных людей. Например, В. Д. Дунин-Борковский, осознавая необходимость присутствия в Черниговском комитете Г. П. Галагана, вел конфиденциальные переговоры с губернатором К. П. Шабельским и брался «это устроить». (Очевидно, это было не совсем просто, ведь, как считалось, губернатор написал донос, «говоря, что Галаган — один из деятелей за отделение Малороссии»^[1611].) Сам Григорий Павлович с той же целью был готов все «обделать хотя бы путем интриг и т. п.»^[1612]. Такие высказывания встречаются неоднократно, только подчеркивая стремление, по выражению Галагана, «честных людей поработать настояще». Дворянство старалось объединить силы, полтавчане обменивались информацией с черниговцами и наоборот. Настроениями дворянства Малороссии интересовались и соседи из других губерний, получая информацию через своих корреспондентов. Н. А. Ригельман в письмах к В. В. Тарновскому сообщал о деятельности Киевского комитета, в свою очередь получая от него сведения^[1613]. А. Кудлянский рассказывал о черниговских делах, о настроениях дворянства и администрации, в письмах к Г. В. Нечаеву, исполнявшему обязанности екатеринославского губернского предводителя, владельцу имений и на Полтавщине^[1614].