Позднее, с утверждением просветительского рационализма на разных ступенях общественной и духовной жизни, потребность в «модернизации» культурно-образовательной сферы встала во весь рост. В таких условиях, несмотря на все попытки реформировать образование, КМА оказалась неспособной адаптироваться к современным общественным и культурным запросам, конкурировать с системой новой правильной организации образования в Российской империи, оказалась в арьергарде духовных процессов. Комплекс причин упадка КМА вовсе не исчерпывается констатацией «русификаторской политики царизма», нежеланием правительства поддерживать образовательные проекты в украинских землях. Еще Н. Бакай, подчеркивая приверженность малороссов к обучению, считал, что Екатерина II не из боязни не дала разрешение на открытие университета. «Военные предприятия» эпохи и другие дела заставили отложить решение образовательных проблем края в долгий ящик[654]
. К тому же историк показал, насколько обременительными для «дворянского» хозяйства были повинности во время войн второй половины XVIII века, что заставляло внимательно рассчитывать средства на образовательные нужды.Как отмечала Н. А. Шип, важной причиной неспешной политики власти в деле массового открытия средних и высших учебных заведений в регионах империи во второй половине XVIII — начале XIX века была нехватка кадров преподавателей и учеников для них. Здесь необходимо было постепенно разрывать замкнутый круг: «В России не существовало средних светских учебных заведений, а следовательно, не было подготовленных студентов для высшей школы. В то же время отсутствие высших учебных заведений, где готовились бы преподаватели, в свою очередь задерживало развитие как высшей, так и средней школы»[655]
. Именно поэтому проекты основания университетов в Петербурге, Пскове, Чернигове, Пензе, разработанные в 1787 году Комиссией для образования народных училищ, остались нереализованными.Кроме того, представление, будто предложения реформировать КМА, в том числе преобразовать в университет, исходившие от «прогрессивной общественности Киева и Украины», натыкались на сопротивление только со стороны «внешних» факторов, кажется явным преувеличением. Вопрос трансформации образовательной сферы занял важное место, стал серьезной внутренней проблемой собственно малороссийского образованного общества и находил в его рядах как горячих сторонников, так и решительных оппонентов. Неудовлетворенность качеством и характером киевского образования заставляла все больше ориентироваться на столичные или зарубежные учебные заведения. Вполне понятно, что с изменением культурных запросов в целом уходило время традиционной дьяковской и казацкой школы.
Не стоит забывать, что в России вопрос образовательных стандартов начал публично обсуждаться еще с середины XVIII века. В 1750‐е годы П. И. Шувалов, а в 1760‐е — И. И. Бецкий, исходя из государственных интересов, разрабатывали проекты качественного военного образования[656]
. В 1773 году уже была напечатана «Духовная» В. Н. Татищева, где упоминался также его «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ», написанный с позиций дворянина, заинтересованного в получении сыновьями хорошего образования. Наряду с морально-политическими размышлениями здесь был представлен и широкий перечень дисциплин, необходимых для обучения сына[657]. По мнению исследователей, эти писания, хотя и предназначались Татищевым для собственного сына, в действительности были адресованы всему дворянству[658]. Сам факт публикации татищевских произведений, созданных еще в 1730–1740‐е годы, свидетельствует об актуальности такой «программы» во второй половине века.Основательная гуманитарная, прежде всего языковая, подготовка киево-могилянцев давала им возможность сравнительно легко вписываться в интеллектуальную среду имперских столиц, занимать переводческие и преподавательские должности в различных учреждениях и учебных заведениях, а также не только воспринимать новые столичные ориентиры, но и непосредственно влиять на формирование и изменение образовательной ситуации в России. В частности, как уже отмечалось, направление образования и воспитания в элитарных дворянских учебных заведениях во второй половине XVIII века не в последнюю очередь определялось именно образованными малороссами — Г. А. Полетикой и А. С. Сулимой. Но, будучи неплохо знаком с уровнем и особенностями образовательного дела в Российской империи, сам Полетика обучение своих детей с отечественными школами не связывал. Из переписки Григория Андреевича с двоюродным братом, известным в то время дипломатом Г. И. Полетикой, видно, что вопрос о дальнейшем, после домашнего, образовании сыновей был очень важным и тщательно обдумывался. Григорий Иванович собирал для брата сведения о различных учебных заведениях Европы[659]
. Очевидно, с подобными просьбами Григорий Андреевич обращался и к архиепископу могилевскому Георгию Конисскому, вместе с которым учился еще в Киево-Могилянской академии.