«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIX века

Хотя подобных объявлений-обязательств и другого рода свидетельств можно найти немало, не стоит, конечно, основываясь на таких образцах, прибегать к широким обобщениям. В источниках нередко встречаются и упоминания об отсутствии в то время тяги к учебе, о низком качестве домашнего образования даже в богатых дворянских семьях Малороссии, о неграмотности дворян^[677], особенно женщин. В частности, Ф. М. Искрицкий в мемуарном произведении, написанном в 1844 году, отметил, имея в виду образование, что во второй половине XVIII века мало заботились о воспитании барышень. В качестве примера он упомянул жену своего дяди, которая, «будучи дочерью известных и богатых родителей (Миклашевских. — Т. Л.), не умела ни писать, ни читать; тогда полагали это для девиц излишним». В начале XIX века, как считал мемуарист, дело значительно продвинулось. Его двоюродных сестер уже учили музыке: «Ульяна Григорьевна играла на кларнете, Елена Григорьевна на скрипке, и все вообще на гуслях». В отношении же начал своего собственного образования Искрицкий записал: «Домашнее же ученье по невозможности и недостаткам было плохо, меня учили тому, чему теперь [учат] крестьян и церковных причетников, читать церковный букварь, а потом псалтырь»^[678].

Случалось, что и в начале XIX века сыновьям не давали образования, «желая держать [их] при себе», как это сделал, например, уездный маршал П. И. Булюбаш. Дочь же он, наоборот, «воспитал по-европейски»^[679].

Возвращаясь к образовательным инициативам малороссийского панства, нужно также отметить, что их безрезультатность в отношении учреждения университетов в Малороссии во второй половине XVIII века — странная на первый взгляд, с учетом мощного «малороссийского лобби» в высших властных структурах империи^[680], — была связана, вероятно, именно с фактом глубокой погруженности местной элиты в общероссийские культурные, образовательные, научные процессы и структуры. А наличие влиятельных земляков в столицах создавало более надежные и значимые ориентиры и перспективы в плане образования и карьеры. Возможно, поэтому и не были реализованы инициированные А. Б. Куракиным образовательные проекты, в том числе и новгород-северского университета, составить план которого поручалось известному в то время в Малороссии педагогу И. И. Халанскому^[681]. Отсутствие же собственного университета компенсировалось значительной ролью малороссийских деятелей в общероссийских делах и институциях. Поэтому, несмотря на ностальгию по «малой родине», все больше ощущаемую в начале XIX века в письмах малороссов, разбросанных по просторам России и Западной Европы^[682], при составлении петиции Александру II ориентация на новые образовательные образцы (которым уже отвечали, в частности, Московский и Петербургский при Академии наук университеты) не имела альтернативы.

Среди актуальных не только для дворянства назывались на уездных собраниях 1801 года вопросы о свободном обмене и продаже земель, находившихся в собственности казачества. Это было высказано в наиболее основательных положениях — от четырех уездов: Хорольского, Золотоношского, Козелецкого и Новгород-Северского. Дело в том, что, пытаясь прекратить обезземеливание казачества и таким образом поддержать боеспособность казачьего войска, еще в XVIII веке российское правительство неоднократно издавало распоряжения, запрещавшие продажу казачьих владений. На практике же этого фактически не придерживались и казацкие грунты оставались в свободном обращении, что, очевидно, было выгодно всем участникам подобных операций, хотя историки обычно возлагают ответственность исключительно на старшину-шляхту^[683]. Однако право на приобретенные у казаков земли всегда можно было оспорить и обжаловать^[684]. Как считал В. В. Дубровский, проблема обострилась после сенатского указа 1786 года, которым правительство, несмотря на право юридической давности, начало рассматривать все казацкие земли в качестве казенных. Поэтому ни купчие, ни другие частноправовые акты, заключенные между помещиками и казаками, не признавались. В результате началась своеобразная редукция казацких земель от помещиков под предлогом возвращения государству, что грозило хозяйственному укреплению дворянства^[685]. Поэтому на рубеже XVIII–XIX веков сложилась ситуация, когда: с одной стороны, казаки могли покупать землю у дворян, а наоборот — нет; с другой стороны, массово начали подаваться иски в суд на владельцев бывших казачьих участков.