Поместье Уэйкфилд

Зак ответил не сразу. Он позволил тишине разрастаться, как надуваемому воздушному шару, пока ему уж некуда было деваться.

– Мне не понравилось то, что он сказал там о спасении жизней. Я думаю, он разрушил столько же, если не больше жизней, чем когда-либо спас, – вздохнул парень.

Ему самому странно было так откровенничать с совершенно незнакомым человеком. Его голова снова отяжелела, в глазах затуманилось, мраморный пол наклонился, и если бы Зак не уперся в него руками, то, кажется, покатился бы, как шахматный слон по наклоненной доске.

– Ах, дружочек, ты знаешь американскую фарминдустрию: мы ломаем людей так, чтобы им понадобилась починка, а когда исправляем, то так, чтобы снова сломались. Исцеленный пациент – потерянный пациент, – остроумно подытожила дама.

– Это неправильно.

– Конечно, нет, солнышко, но так устроен мир. В противном случае нам бы не сходило с рук то, что мы делаем. Плохо не лекарство, а люди, его продающие, – похлопала она Зака по коленке. – Знаешь, как говорится: хочешь видеть добро в этом мире – попытайся сам его делать.

– Я хочу делать добро, – признался Зак.

– И будешь. Тебе только нужно время, – прошептала она.

Зак снова моргнул, чтобы прийти в себя. Женщина исчезла. Она оставила его. Должно быть, он задремал на мгновение. Он выпрямил спину, пытаясь успокоить свое яростно бьющееся сердце. Услышал в глубине коридора знакомые голоса. Напрягая все оставшиеся силы, он встал и пошел в направлении голосов. Остановился, чтобы его не заметили. В холле спорили двое. Один из них явно был Миттчем, а другого Зак не мог идентифицировать.

– У меня время на исходе, – говорил Митчем. – Я не для того годами вкладывал деньги в твое предприятие, чтобы ты подвел меня в самый решающий момент.

В голосе его звучала угроза – Зак способен был ее расслышать, как никто другой.

– Эти вещи нельзя торопить; наука – вещь хрупкая. Объект должен подходить идеально, – холодно отвечал ему собеседник; Зак узнал голос директора. – Мальчик нестабилен, Митчем, – продолжал тот. – Помнишь, что случилось в прошлый раз, когда ты надавил?

– Еще бы я не помнил, – отозвался Митчем рычанием.

– Даже если ты нашел идеального донора для мальчика (хотя на самом деле и не нашел), тебе все равно придется найти другого для себя. Фотографическая память – это не то, что людям записывают в их медицинские карты.

– Я работаю над его стабилизацией, – настаивал Митчем.

– Его тело должно быть готово к процедуре.

– Он будет сам просить о ней, когда я закончу.

– Хорошо, – согласился директор. – Только не позволяй, чтоб история повторилась. Я не уверен, что даже ты сумеешь скрыть такой кавардак во второй раз.

Закончив разговор, они оба вернулись в банкетный зал.

Зак отошел, анализируя только что услышанное.

* * *

Когда Митчем ворвался в его комнату, Зак уже раздевался и укладывался спать. На мгновение оба молча уставились друг на друга. Парень был озадачен необычностью этой ситуации – Митчем никогда раньше не входил в его комнату.

Лицо дяди было багровым от ярости, что, возможно, доставило бы Заку несказанное удовольствие, не будь он так удивлен.

Дяде небось нелегко было притворяться спокойным все время, пока его гости наконец не разошлись.

– Что, черт возьми, должен был означать твой спич?! – взревел Митчем.

Зак театрально поклонился.

– Это было вечернее представление для вас, сир, – наивно посмотрел он на дядю большими глазами с длинными ресницами. – Заблудший племянник, охваченный безумием, пришел сюда, дабы исцелиться. И вот: «Михромазин!» «Хлороксепозин!» «Дроперинол!» – драматично выкрикивал он названия самых прибыльных препаратов Митчема. – Придите на помощь!

– Ты унизил себя самого и мой дом…

– Кажется, твоя подруга в мехах согласилась со мной, – заметил Зак.

Последовала долгая пауза, Митчем нахмурился.

– Моя подруга в мехах?

– Дама в лисьей накидке.

– Дама?

– Вот именно, – усмехнулся Зак, удивленный неожиданным тугодумием дяди. – И она была согласна со мной в том, что все вы – зло.

Последовала еще одна долгая пауза. Зак был на грани; он до крови укусил внутреннюю часть щеки.

– Сегодня вечером не было женщин, сынок, – проговорил Митчем осторожно, как жокей, уговаривающий разгоряченную лошадь.

Он намекал, что у племянника галлюцинации? «Невозможно! Она касалась меня, – рассуждал Зак. – Это очередная дядина грязная уловка».

Митчем посмотрел на него с демонстративным беспокойством:

– Тебе нужно обуздать себя, иначе тебя запрут навечно.

Зак моргнул. В дядином голосе прозвучала даже не угроза, а, скорее, мольба. И лицо Митчема исказило уже не беспокойство, а что-то иное, что Зак видел у него лишь один раз, после того как умерла его мать. Печаль.

Ни во что из этого Зак не верил.

– Собираешься запереть меня точно так же, как запер мою маму?

Митчем открыл было рот, но запнулся и замолчал. Зак понял бы смысл его реакции, если бы не был так зол. Молчание мучительно растянулось.

– Твою мать заперли ради ее же безопасности, – проговорил наконец Митчем.