Поместье Уэйкфилд

«Мне жаль. Это все моя вина. Я должна была прислушаться к Интегралу. Пожалуйста, прости меня».

Он шевельнулся и тут же застонал от боли. Затем тяжело кряхтя, сел в постели, позволяя глазам привыкнуть к темноте.

– Ника, – простонал он, прижимая ладонь к ребру. – Который сейчас час? Что ты здесь делаешь?

Ника не двигалась.

– Я вскрыла твой замок, – сказала она.

Квинн сонно взглянул на дверь.

– Это самое интимное, что ты когда-либо говорила мне.

Он, как всегда, подтрунивал. Но Ника была не в настроении шутить. Она хотела рассказать ему, как испугалась, когда его избивали. Как у нее разрывалось сердце. Она поискала слова, которые позволили бы ей высказать это, и ничего не придумала. Квинн смотрел на нее расширившимися от беспокойства глазами.

– Ника, ты меня пугаешь. Что случилось?

Ника подалась вперед. С нежностью крыла колибри она поцеловала его. Девушка не была уверена, абсурдно ли то, что она делает, смешно или глупо, но продолжала. Еще один, легкий как перышко, поцелуй, на этот раз – в краешек его рта. И еще один, со всей нежностью, которую она чувствовала в себе. Ника порывисто схватила его лицо ладонями и поцеловала подбородок, щеки, лоб.

Она провела руками по его стройной груди в корсете легких мышц – не мускулов атлета или воина, а стройного сложения вора. Квинн весь был физическим олицетворением хитрости и скорости, с ногами, предназначенными для быстрого бега. Его синие глаза сверкнули в темноте, утонув в ее пристальном взгляде.

– Извинения приняты, – промурлыкал он, прижимаясь лицом к ее затылку.

Ника усмехнулась. Она готовила остроумный ответ, но почувствовала, что его дыхание становится тяжелым – сон настиг его. Она держала его руки, соединившиеся на ее теле морским узлом, и позволила сну одолеть себя, зная, что, по крайней мере, заставила Квинна чувствовать себя немного лучше. Чуть менее одиноким.

Что-то резко разбудило Нику. Яркая вспышка света пронзила тьму ее сна. Она почувствовала, как щеки наполнились теплом, когда поняла, что заснула в комнате Квинна.

Солнце скоро взойдет. Она соскользнула с кровати и укрыла Квинна одеялом.

Когда Ника шла обратно в свою комнату, она на какое-то мгновение задумалась над тем, что именно пробудило ее от глубокого сна.

Это было что-то странное. Нечто похожее на… фотовспышку. Ника убедила себя, что это, должно быть, молния. Молния летней ночью. Ведь бывает, правда?

Глава 14 Зак

На этот раз Митчем даже не удосужился усыпить его, а это означало, что у Зака не было другой компании, кроме холодных стен лаборатории, пока он боролся со своей бессонницей. Что ж, по крайней мере, стены стояли неподвижно, в то время как мысли в его голове беспорядочно метались, заставляя его во всем сомневаться.

Какое имело значение, была ли реальным лицом та женщина, с которой он встречался на званом обеде, или плодом его воображения, или актрисой, которую подослал великий стратег Митчем, чтобы заставить Зака поверить, будто он сходит с ума? Ни один из этих вариантов не имел смысла. Ни один из этих сценариев не принадлежал миру, частью которого он действительно хотел быть.

Когда на следующее утро его выпустили из лаборатории, Зак ушел к себе с мыслями по-прежнему спутанными и чувствуя себя, как и прежде, загнанным в угол.

Митчем утверждал, будто его мать все еще жива. Это была ужасная, жестокая ложь. Слишком уж низкая, даже для такого циника, как дядя. Зак отказывался размышлять на эту тему.

Он пошел прямо в столовую, задержавшись у картины Ники. Живопись словно окликнула его, отразившись эхом в бушующей внутри него военной зоне.

Зак вспомнил, как смешно выглядела Ника в тот первый день, когда в поисках телефонного сигнала упала с дерева и приземлилась прямо перед ним. С самого начала он оценил ее красоту, но не это привлекало его в ней. Не ради этого искал он ее на следующий день, чтобы дать работающий телефон. И не из-за этого так ликовал всякий раз, оставаясь с ней наедине.

Ему нравилось, как эмоции пробегали по ее лицу, быстро вспыхивая, словно падающие звезды. Она не умела скрывать свои чувства. Как в тот раз, когда она упала с дерева: шок, смущение, негодование танцевали, быстро сменяясь, на ее лице.

В мире, где все выглядело фальшивым, блестящим и пустым, только она одна казалась настоящей.

Как его мать.

Зак вошел в безупречную столовую и занял свое обычное место в конце того же длинного стола, где он устроил скандал каких-нибудь восемь часов назад. С удивлением он осознал, что ему стало стыдно, когда он проходил мимо людей из прислуги. Скорее всего, они слышали его приступ и крики прошлой ночью. Некоторые из них были свидетелями его выступления на званом ужине.

Он утешил себя тем, что все еще может чувствовать что-то естественное и нормальное, как стыд. Он еще не утратил ощущения реальности и социальной условности. Еще не совсем. Онемению еще не удалось проникнуть в его ядро; оно все еще зависало на внешних краях, ожидая момента, когда сможет поглотить все, что осталось.