Помни мой голос

Уильям Даш возобновил теннисные турниры. Он не проводил их в годы войны, но теперь, когда она закончилась, воскресил славную традицию и с присущим ему азартом принялся составлять пары. Результаты своего труда – лист картона с расписанием игр – он, по обыкновению, выставил на мольберте перед шатром. В пару Флоренс он назначил Обри. «Что было бы, сделай он такой выбор летом 1937 года?» – промелькнуло в голове Флоренс, и она тотчас вспомнила Руперта, как он в день финала, сидя у оградительной сетки, советовал попридержать язык зарвавшемуся Джону Клэрмонту. Сердце Флоренс защемило от боли. Разве сможет она участвовать в турнире с присущей ей когда-то самоуверенной дерзостью, когда над кортом незримо парит дух ушедшего Руперта?

Синтия помолвилась с удалым лейтенантом Тарквинием Смит-Теддингтоном. Даши и Смит-Теддингтоны дружили с незапамятных времен, и Тарквиний казался идеальной парой для Синтии. Правда, Флоренс находила его чересчур самовлюбленным. Смазливый красавец с открытой белозубой улыбкой и пронзительными карими глазами, он походил на театрального героя-любовника. Изысканный и манерный, превозносимый матерями семейств, он очаровывал всех, кроме Флоренс, считавшей его недалеким болваном и в подметки не годившимся Обри, сиятельному и бесподобному Обри, глубокому, думающему и сердечному. Купавшийся в деньгах Тарквиний снисходил только до равных себе богачей. Он безукоризненно одевался, водил последней модели «алвис» и посещал самые новомодные вечеринки. Флоренс боялась, что Синтия для него – не более чем красивое и дорогостоящее украшение, но, видя жгучую влюбленность подруги в своего нареченного, не вмешивалась. Она не желала портить Синтии радость. Когда-то и ее обуревали столь же безумные чувства.

В «Мореходы» на лето приехала Маргарет вместе с Уинифред и ее мужем Джеральдом, а дядя Реймонд пригласил в гости на пару недель лондонского друга по прозвищу Монти. Настоящее имя друга Флоренс так никогда и не узнала. Мужчины бесконечно резались в нарды, курили на веранде с Генри и играли в бридж с Уинифред и Джоан. Монти, профессиональный фотограф, мог бы, наверное, заинтересовать Флоренс, если бы снимал кого-то или что-то еще кроме дяди Реймонда. Флоренс, счастливо жившая в коттедже в Педреване, частенько садилась на велосипед и ехала в «Мореходы», навестить родных.

Однажды вечером она прогуливалась с Уинифред по пляжу, и Уинифред сказала:

– Знаешь, у мамы появился воздыхатель.

– Да? – поразилась Флоренс. – Она же говорила, что никто не сравнится с папой!

– То было раньше. Но я за нее рада. Давно пора заняться собой и устроить свою жизнь.

В тоне Уинифред послышался укор. Сестра намекала, что Флоренс неплохо бы взять пример с матери и тоже устроить свою жизнь. Но Флоренс не могла: Руперт погиб только чуть более года назад.

– Кто ее воздыхатель? – спросила она.

– Один вдовец. Он гораздо старше ее.

– «Гораздо» – это насколько?

– Ну, ему, должно быть, лет шестьдесят пять, а то и больше.

– Он тебе нравится?

Уинифред уселась на дюну и прикурила сигарету.

– Понравится.

– Звучит не особо вдохновляюще, – хмыкнула Флоренс, присаживаясь рядом на песок.

– Да, признаю, он никогда не заменит папу, – вздохнула Уинифред. – Но он добрый человек, а это многое значит.

– Мама влюблена в него?

– Думаю, она к нему очень привязана. – Уинифред выдохнула облачко сигаретного дыма, который подхватил и развеял ветер. – Не все, знаешь ли, такие везунчики, как ты и Руперт. Не всем суждено испытать неземную страсть, Фло. Думаю, это удел избранных. Большинство людей довольствуются задушевной приязнью к своему избраннику. Мне хорошо с Джеральдом, но я не влюблена в него по уши. Маме хорошо с Оливером, а ему, думаю, хорошо с ней, но и в их случае я поостереглась бы употреблять слово «любовь». По крайней мере, в том смысле, в котором употребила бы его ты. Жизнь – это не сказка.

Флоренс нежно улыбнулась.

– Мы с Рупертом жили как в сказке. Больше такого не повторится. Я проведу в одиночестве все положенные мне годы.

– Сомневаюсь. Ты очень молода, Фло. Мама тоже думала, что будет прозябать в одиночестве всю оставшуюся жизнь, а теперь посмотри на нее. Она счастлива. Заметила, какое сияние от нее исходит? Оливер балует ее, словно ребенка, и она наслаждается каждым мгновением.

– Думаешь, они поженятся?

– Разумеется, в свое время. Мама не будет торопить события, но она устала жить сама по себе. Женитьба – гораздо больше, чем страсть и постельные утехи, – цинично усмехнулась Уинифред и уставилась в песок. – Впрочем, о постельных утехах я имею смутное представление… – Уинифред затянулась сигаретой и внезапно смущенно нахмурилась. – Полагаю, у вас с Рупертом все было иначе? Вы предавались настоящей страсти?

– Хочешь вызнать, был ли Руперт хорошим любовником? – улыбнулась Флоренс.

– Я всего лишь полюбопытствовала. Можешь не отвечать. Это личный вопрос, по большому счету меня не касающийся.