Помни мой голос

– Ничего, Руперт, все хорошо, просто грустно, что кончается лето, – утирая слезы, пробормотала она.

– Более жалкого объяснения для потока горючих слез я в жизни не слышал, – нахмурился он.

– Ничего более умного мне в голову не пришло, – робко улыбнулась Флоренс.

Руперт приблизился.

– Надо было лучше шевелить мозгами, а еще лучше – сказать правду. Мы же друзья, разве нет?

– Ах, Руперт, если бы все было так просто.

Он окинул взглядом пещеру. Танцующие огоньки свечей метались по стенам, словно кадры из немого кино.

– Обворожительное место.

– Когда-то – оплот контрабандистов.

– Неудивительно.

– Я думала, свет придаст гроту романтическую атмосферу, но я ошиблась.

– Ты не ошиблась. Здесь фантастически романтично. – Руперт с улыбкой обернулся к Флоренс. – Ну же, Флосси, не плачь. Здесь нельзя плакать.

От бесконечной, всепоглощающей нежности, сквозившей в его взгляде, у Флоренс засосало под ложечкой. Таким Руперта она никогда не видела.

– Если бы мой дедушка застукал нас здесь вдвоем, он приказал бы тебя повесить, колесовать и четвертовать.

– Не думаю, что он нас найдет, – усмехнулся Руперт, протягивая ей руку. Как и Флоренс, его мало заботили правила и условности. – Не желаешь потанцевать?

Заглушаемые плеском волн, до них долетели слабые звуки музыки. Оркестр играл вальс.

– Ну же, Флосси, танец поднимет тебе настроение, – тормошил он ее. – Тебе надо немного развеяться, взбодриться.

Руперт притянул ее к себе, одной рукой сжал ее ладонь, другой ласково обнял за талию и закружил по пещере. Никто из них не промолвил ни слова. Руперт оказался искусным и умелым партнером и уверенно вел ее в ритме танца, молниеносно подхватывая, когда она спотыкалась на мягком неровном песке. Флоренс доверчиво покоилась в его объятиях, и хотя они с Рупертом чуть ли не сливались воедино, она не испытывала неловкости, как и в тот день, когда сидела бок о бок с ним на тесовых воротах. Ее не покидало ощущение, что она давно знает Руперта и давно привыкла к его рукам, таким надежным и утешительным. Смущенная столь внезапными переменами своего непостоянного сердца Флоренс наступила Руперту на ногу и рассмеялась. Он подхватил ее смех. Все получилось, как он и предсказывал, – танец развеселил ее.

– Ну что, тебе полегчало?

– Ага, – ответила Флоренс, отстраняясь от него и переводя дыхание. – Обожаю танцевать.

– Если не брать в расчет, что ты поскользнулась на песке и чуть не отдавила мне ногу, то ты – прирожденная танцовщица.

– Как и ты, Руперт. Но думаю, все в вашей семье танцуют по-королевски.

– Возможно, я ничего собой не представляю на теннисном корте или крокетном поле, зато по бальному залу я летаю бабочкой. По крайней мере, я придерживаюсь такого мнения.

Руперт стеснительно улыбнулся.

– Да кому сдались теннис и крокет?! Главное в человеке не его мастерство в игре, а его личность. Вокруг нас полным-полно серых и скучных людей. Но никому и в голову не придет назвать скучным тебя, Руперт. Ты же, как ни крути, Орел-скоморох.

– А ты – Солнечная ласточка, Флосси. – Его голос зазвенел от переполнявших его чувств. – У нас с тобой много общего. Наверное, поэтому ты мне и нравишься. Я вижу в тебе родную душу.

– Потому что мы оба сорвиголовы?

– Отчасти – да, не спорю. Мы не терпим над собой власти. Но дело не только в этом. Мне довольно сложно это объяснить, но нас связывает не только и не столько это… – Руперт скривился, зажмурился, подыскивая верные слова, и закончил: – Я понимаю тебя.

Флоренс опешила. Она не поняла, к чему Руперт клонит, но его немигающий, пронзительный взгляд смутил ее.

– Спасибо за твою доброту, Руперт, – пробормотала она.

Руперт схватил ее за руку. Глаза его полыхнули огнем. Непреклонной решимостью. От страха и вместе с тем от неописуемого восторга у Флоренс замерло сердце. Руперт привлек ее к себе, обхватил ладонью ее шею и поцеловал в губы. Флоренс так растерялась, что безвольной марионеткой застыла у него в руках. Никто прежде никогда ее не целовал, но, как ни странно, прикосновение чужих губ ей понравилось. Она не отстранилась, не возмутилась, не запротестовала. Язык Руперта нежно раздвинул ее губы и скользнул внутрь. Флоренс задохнулась. Ее словно окатило горячей волной, а живот пронзило резкой и сладостной болью. И такое непозволительное, порочное наслаждение захлестнуло ее, что она не сказала Руперту: «Перестань». Ей недостало сил. Она закрыла глаза и отдалась новому для нее чувству, бросившись в него безоглядно, как в омут с головой. Она всегда поступала именно так и постоянно попадала из-за этого в крупные неприятности. А поцелуй длился, губы Руперта становились все более настойчивыми, и тело Флоренс затрепетало от желания, страстного желания, которого она никогда прежде не испытывала, даже во сне. Неожиданная реакция собственного тела испугала ее. Она оробела и сконфузилась. Вздрогнула и распахнула глаза.

Она и не думала, что может нравиться Руперту. И не представляла, что у Руперта возникнет желание ее поцеловать, что именно она окажется той самой девушкой, о которой он говорил. Которая ему нравилась.